Под редакцией протоиерея Бориса Балашова

«Жить — значит жить вечно. В сие верую, сие исповедую...», — любил повторять Николай Иванов. Он жил, вел свою пастырскую, писательскую, преподавательскую деятельность в середине прошлого века, когда в России не только писать, не только говорить, но и думать о вечной жизни, о смысле бытия, о Боге было нельзя. Воинствующий атеизм не просто глумился над вечной Истиной — он жестоко ее преследовал. В 60–70-е годы за веру уже «не сажали», но не стеснялись подвергать людей нравственной пытке: верующих не только осмеивали, но и ставили перед нелегким выбором — веровать или преуспевать. Впрочем, попасть в лечебницу для душевнобольных и в те годы для верующего человека было более чем реально, а для проповедника — и говорить нечего. И все же не оскудевала земля Русская верой православной — ходили люди в церковь, крестили детей, венчались, справляли церковные праздники. Почему? Да потому, что и в те глухие годы, как и раньше — в годы репрессий, жили и творили проповедники веры Христовой. Они не только сами постигали великие тайны Божия Бытия, но и несли свою веру людям.

Протоиерей Николай Иванов и Митрополит Ярославский и Ростовский Иоанн (Вендланд)

Таким проповедником был и протоиерей Николай Иванов. Это был человек удивительно цельной, бескомпромиссной, огненной веры, вмещавший в сердце своем такую любовь к Богу, которую не смогли сломить никакие жизненные обстоятельства, никакие искушения. И эту любовь, эту жажду Бога он нес людям, стремясь каждого, кто встречался на пути, обратить к Господу. Как же драгоценно было его слово в то время!

Это сейчас на книжных развалах, в храмах, в магазинах можно купить прекрасно изданные творения Святых Отцов, труды религиозных философов и богословов, послушать православное радио, увидеть на экране православного проповедника, фильмы о восстановлении храмов и монастырей, о возрождении в них духовной жизни, даже службу в Успенском соборе московского Кремля.

В 60–80-е годы ничего этого не было и никому в голову бы не пришло, что такое может быть. В то время все мы, кому посчастливилось знать Николая Павловича, передавали из руки в руки затертые, много раз читанные машинописные копии его трудов, а потом, собравшись за чашкой чая, подолгу обсуждали, размышляли, спорили. Как это украшало нашу жизнь, от какой бездны неверия спасало! Он не прятал своей веры — по слову евангельскому ставил он свой светильник на видном месте, чтобы свет его виден был всякому входящему.

Сейчас, когда прочерчен до конца его жизненный путь и поставлена последняя точка, со всей очевидностью ясно и зримо стало то, что при жизни скромно отступало в тень, лишь изредка прикровенно обнаруживаясь в воспоминаниях самого Николая Павловича и его близких. Это — его предназначенность тому делу, которому он посвятил жизнь. А главное, он смог услышать Божий призыв и до конца остаться верным этому своему предназначению. Это сочетание Божией воли и свободного человеческого произволения и дало тот плод многий, о котором говорится в Евангелии от Иоанна. Его сердце болело о людях, не знающих Бога, о всех замороченных и запуганных воинствовавшими материалистами, закостеневших в навязанных им догмах и уже не способных отворить плотно замурованную дверь своего сердца. Он писал для них, писал простым, ясным языком, следуя законам привычной им логики, воевал, так сказать, на поле противника.

Сейчас другое время, но многие, очень многие еще в плену безбожия, привычной суеты быта, собственной расслабленной немощи, а значит, и сейчас книги протоиерея Николая Иванова — надежный путеводитель для тех, кто решится начать свой путь к Богу.

Родился он 25 декабря 1904 г. в Пензе в семье скромного банковского служащего Павла Ивановича Иванова. Женился Павел Иванович весьма поздно, около 50 лет, на Зинаиде Павловне Зеленецкой, урожденной Поповой, 38-летней бездетной вдове преподавателя 2-й пензенской мужской гимназии. Она происходила из семьи директора гимназии П. И. Попова, женатого на дочери харьковского протоиерея отца Георгия Лопухина. Таким образом, предки протоиерея Николая Иванова принадлежали к русскому духовенству и интеллигенции.

Николай Павлович был единственным ребенком в семье, истинным утешением и долгожданной радостью. Рос он спокойным и самостоятельным, не боялся один оставаться дома и спокойно играл в свои незамысловатые игрушки долгими вечерами, без света, так как родители, уходя в гости, боялись оставлять зажженную керосиновую лампу. Рано научился читать и очень быстро все усваивал. Склонность к религии у него появилась очень рано, причем не только созерцательного направления, но действенного, служебного. Сначала он прислуживал в алтаре пензенской Покровской церкви, бывшей их приходом, а когда чуть подрос и освоил церковный устав, сделался чтецом и уставщиком. Уже тогда в его характере проявилось умение постоять за свою веру, за право служить Церкви. Однажды в храм зашел один из родственников Зинаиды Павловны, священник. Увидев Колю в алтаре, он удивился: «А ты что тут делаешь?» Коля с готовностью ответил, что он уже давно здесь прислуживает. После обедни этот священник пришел в дом Зинаиды Павловны и сказал, чтобы Колю больше не пускали прислуживать. Он опасался, что, увидев вблизи недостатки духовенства, мальчик мог разочароваться в Церкви. Зинаида Павловна приняла совет и запретила Коле ходить в алтарь. Коля проплакал два дня, а на третий, встав рано, без спроса убежал в храм и снова надел стихарь. Больше мать не настаивала на своем запрещении.

В 10 лет Колю решили отдать в гимназию. И тут случилось странное и непредвиденное: сев за экзаменационный стол, он не смог написать ни строчки. Конечно же в гимназию он принят не был. Той зимой Коля тяжело заболел скарлатиной. Температура поднималась выше 40°, мальчик метался, бредил, а родители сидели у его постели и с ужасом ждали конца. Но Коля не умер: в тяжком забытьи он вдруг увидел как бы приближающуюся к нему большую икону Казанской Божией Матери, точно такую, какая находилась в пензенском соборе. Печальные и строгие очи Богоматери смотрели на него в упор, словно призывая его. Мальчик почувствовал облегчение и, словно подчиняясь зову, привстал, свесил ноги и сел на краешке кровати. «Когда я поправлюсь, отслужите молебен Казанской иконе Божией Матери», — сказал он родителям. Затем снова лег и уснул крепким, освежающим сном.

На следующий год Коля держал экзамены в гимназию и на этот раз, блестяще ответив на все вопросы, был принят. Учился он хорошо и легко. Оканчивать пришлось ему школу уже советского периода — в 1923 г. В жизни Церкви это был тяжелый период обновленческой смуты. В Пензе она приобрела особую остроту в связи с деятельностью обновленца Путяты, ставшего в Пензе обновленческим епископом. Как мог, Коля Иванов участвовал в этой борьбе, отстаивая истинное Православие. А уже в зрелые годы написал увлекательную и очень глубокую «Историю путятинской смуты». Она включила историю пензенских событий 1917–1922 гг. и распространение смуты на другие города вплоть до 1930 г.

По окончании школы Коле пришлось поступить на работу, так как к тому времени отец его вышел на пенсию и жить было трудно. Окончив курсы стенографов, Николай устроился на работу съездовским стенографом. Одновременно он стал членом приходского совета Покровского храма, не оставляя службы чтеца, а затем служил и иподиаконом при пензенских архиереях. И все эти годы продолжалась тяжелая, неравная борьба с обновленцами.

К 1928 г. бесперспективность этой борьбы в Пензе, где обновленцы были очень сильны, стала очевидной. В семье тоже произошли печальные перемены: пролежав три года в параличе, умер отец Николая Павловича. Пенза уже ничем не держала юношу, и он перебрался в Москву в надежде на полнокровную церковную жизнь. Он поступил на службу в ВСНХ в качестве стенографа и сдал экзамен на заочное отделение астрономического факультета Московского университета. Казалось, жизнь устраивалась неплохо. Николай Павлович учился в университете, посещал храмы, приобретал друзей. Он даже смог позволить себе снять комнату в Подмосковье (на станции Лосиноостровская) и выписал из Пензы Зинаиду Павловну, которой было уже 64 года. Однако это продолжалось недолго: осенью 1933 г. Николая Павловича арестовали и осудили по 58-й статье за «организацию религиозной молодежи». Отбывать наказание назначили на БАМе. С одной стороны, это было, как ни покажется это странным, хорошо: в тех краях один отработанный день засчитывался за два. С другой стороны, условия существования были невыносимо тяжелые. Но Николай Павлович добровольно выбрал БАМ. Он был молод, энергичен, надеялся на Божию помощь и горел желанием поскорее вернуться к матери. К сожалению, этому не суждено было случиться: Зинаида Павловна умерла летом 1934 г. в Пензе, а Николай Павлович был освобожден лишь 12 декабря 1935 г.

Утешением для Николая Павловича в этот тяжелый период была переписка с Леной Бессоновой, милой 18-летней глубоко верующей девушкой. Познакомился он с ней накануне ареста, но на первое свидание прийти не смог — арестовали. На БАМе воспоминания о Леночке грели его душу, но ни адреса, ни даже фамилии ее он узнать не успел. Выручил друг: по приметам девушки, сообщенным в письме, а также по весьма примерному описанию переулка и дома, где она жила, он сумел разыскать Лену и передать письмо.

Переписка эта длилась все два с лишним года, пока Николай Павлович был на каторге, а весной 1936 г. они, наконец, встретились. Лена собралась на всенощную под Вербное воскресение, вышла из дома — и увидела Николая Павловича. В июле они повенчались. Божиим промыслом соединились два удивительно чистых и любящих сердца, чтобы выстоять, выдержать все земные мытарства, которые были уже, что называется, у порога. Дело в том, что до 1945 г. Николай Павлович, как судимый по 58-й статье, не имел права на московскую прописку и работу в Москве. Десять лет по произволу совчиновников его гоняли со стройки на стройку, и все эти годы его жена была ему верной спутницей и помощницей. Тяжелейшая работа топографа — в любую погоду, в дождь и снег, по колено в грязи или в снегу, случайные пристанища — нередко за несколько километров от работы, полуголодное существование — кусок хлеба с лярдом на завтрак и скудный ужин по вечерам. И над всем этим — верная, до гробовой доски любовь, горячая вера, самодельные игрушки на рождественской елке и огромная, всепоглощающая радость пасхальных дней. Разве это не удивительно? Воистину, Господь попускает испытания, но и щедро подает силы их выдержать.

И когда уже казалось, что никакими судьбами не победить жизненных обстоятельств и Николаю Павловичу никак не суждено заняться духовной деятельностью — вот тогда и проявляется во всем своем могуществе промысл Божий...

В 1944 г. Николая Павловича перевели в Опоки Вологодской области на строительство гидроузла. Там навалилась такая тоска и безысходность, которых они не знали раньше — молились, надеялись, верили. И свершилось чудо Господне. Родители Лены много лет хлопотали о разрешении для нее вернуться в Москву. И казалось бы, все бумаги сумели выправить, но тут уперлось начальство учреждения в Опоках, где работала Елена Павловна. Мама и бабушка Елены Павловны поехали помолиться мученику Трифону. После службы, когда храм уже совсем опустел, они долго еще стояли у иконы с частицей святых мощей, и вдруг мама Елены Павловны услышала строгий голос: «Возьми божницу обратно — благодать Божия в доме будет». Обежали весь храм, заглянули на клиросы — и поняли, что сам мученик Трифон возвестил им волю Божию. Прибежали домой, внесли запрятанный в сарай поставец, достали и расставили упрятанные страха ради иудейска иконы. Тем временем при медицинском осмотре у Елены Павловны обнаружили опухоль груди. Врач сказала, что нужна немедленная операция, а начальнику стройки посоветовала немедленно уволить Елену Павловну, дабы не было неприятностей.

Диагноз оказался ложным, опухоль исчезла, а Елена Павловна оказалась дома, в Москве, и поступила на работу в Гидропроект. Там она встретила хорошего знакомого Николая Павловича, который устроил перевод его в Москву, поскольку как раз к этому времени с Николая Павловича была снята судимость. По меркам того времени, да и нашего тоже, это было Чудо. А в 1946 году Николай Павлович уже был студентом первого курса только что открытой Московской духовной академии. Подвижники в монастыре проходят долгий и трудный период искушений. У мирского подвижника искус растянулся на 10 лет, а бесов вполне заменили гэпэушные надзиратели. Но всякое золото трудом добывается, а духовное золото дороже земного.

И началась жизнь, о которой столько лет мечталось, несмотря на ужас и беспросветность десятилетних скитаний. Годы учебы в академии — это годы духовного созревания будущего богослова. Это занятия, чтение и, конечно же, общение. В это время сложился известный в церковных кругах тех лет «треугольничек»: преподаватель гомилетики в МДА проф. отец Александр Ветелев, земляк Николая Павловича по Пензе отец Николай Пульхритудов — богослов, врач-гомеопат, художник и тонкий лингвист, и, наконец, Николай Павлович Иванов, студент МДА. Несмотря на разницу в возрасте и иерархическом положении, это была настоящая большая дружба единомышленников.

По окончании МДА Николай Павлович был направлен преподавать в Саратовскую духовную семинарию, где проработал шесть лет. Как он сам рассказывал, идя на первое занятие, он совсем не волновался, но понял: это и есть его призвание, его дело на земле, которое доверил ему Господь. Уча, не переставал учиться сам. Книги, книги, книги — они окружали его везде. Каждую свободную минуту он тратил на чтение духовной литературы, не забывая, впрочем, проглядывать и научные журналы. Николай Павлович преподавал Ветхий Завет, и уже в то время рождался в его голове замысел: написать толкование на первые главы Книги Бытия и показать, что Библия нигде не противоречит современной науке. Но это было впереди. А пока была любимая работа, студенты, интересный круг общения.

Именно в Саратове Николай Павлович сблизился с архиепископом Гурием и архимандритом Иоанном (Вен­дландом) — будущим митрополитом. Дружба, взаимопонимание и глубокое уважение между ними сохранились на всю жизнь. В 1955 году архиепископ Гурий рукоположил его в диакона, а затем и в иерея в Духосошественном соборе, а позднее владыка Иоанн, уже в Ярославле, возвел его в сан протоиерея, зная его истинно христианскую настроенность и стремление к церковно-философской и богословской деятельности. Николай Павлович вместе с женой неоднократно навещал владыку Иоанна в Ярославле и сослужил ему. Эти поездки он всегда вспоминал в лучшие свои минуты, а перед памятью владыки Иоанна искренне благоговел.

В 1956 г. Николай Павлович был переведен в Москву — в Издательский отдел Московской Патриархии. Здесь он проработал 10 лет — до выхода на пенсию в 1966 году. Им было написано и опубликовано в Журнале Московской Патриархии свыше 70 статей, частью под своей фамилией, частью — за подписью Н. Попов, Н. И. или Калугин. Выйдя на пенсию, он все свои силы отдал творчеству. И главным трудом его жизни стала книга «И сказал Бог…Библейская онтология и библейская антропология», в которой подведен итог его многолетним трудам и размышлениям.

Он закончил эту книгу за две недели до своей кончины. С наступлением Страстной седмицы в 1990 году он аккуратно собрал и уложил в шкаф бумаги со стола. «Будем готовиться к Пасхе», — сказал он Елене Павловне. Страстные дни он очень любил и глубоко переживал. Пока был в силах, проводил всю неделю в храме, а перед последней своей Пасхой, уже очень больной, с сердечной недостаточностью, очень уставший, он вынужден был тщательно выбирать дни, когда мог быть в храме.

Во вторник на Светлой седмице он последний раз принимал нас — своих молодых друзей, последователей, почитателей (трудно определить наше отношение к нему одним словом — каждый из нас был и тем, и другим, и третьим, и быть может, даже и более того). А второго мая его не стало.

...Отпевали его у Ильи Обыденного, и хотя он не служил в Москве и не имел прихода, на отпевании храм был полон. И, пожалуй, только в тот день мы сами поняли, как нас много — ведь до тех пор все вместе собраться мы никак не могли, так как московские квартиры на такое количество гостей не рассчитаны. До конца дней в памяти всех присутствовавших сохранится этот день: яркое солнце, красное облачение собора священства, отпевавшего Николая Павловича, гроб, плывущий по аллеям Ваганькова на плечах друзей, море цветов — и процессия, со скорбной радостью непрестанно поющая «Христос воскресе из мертвых...» И изумленные лица посетителей, должно быть в первый раз увидевших, как надо хоронить дорогих и близких людей...

«Жить — значит жить вечно!» Это протоиерей Николай Иванов утверждал даже в своей смерти. Вечная ему память!..

Из предисловия к книге протоиерея Николая Иванова
«И сказал Бог…Библейская онтология и библейская антропология»
издательства «Христианская жизнь»

Фото: протоиерей Борис Балашов

О пастырской деятельности тайных священников Русской Православной Церкви в 60–80-х годах XX столетия
Автор: протоиерей Борис Балашов
В 60-80-е гг. церковная жизнь строилась по принципу айсберга: одна часть на поверхности и видима всем, другая часть, как бы подводная, внешним по отношению к Церкви людям не видна

Мой первый архиерей. Памяти митрополита Иоанна (Вендланда)
Автор: Протоиерей Борис Балашов
Исполнилось сто лет со дня рождения Митрополита Ярославского и Ростовского Иоанна (Вендланда). Это была удивительная личность. В нем, казалось, сочеталось несовместимое: человек громадного роста, с большими мохнатыми бровями, суровой внешностью, громким голосом, и - добрыми лучистыми глазами. Образованный светски и духовно, потомственный интеллигент, обладающий громадной эрудицией в самых разных областях знаний, он притягивал к себе всё доброе и ищущее правды. Давно уже нет на земле Владыки Иоанна, но, вспоминая его, проникаешься глубоким пониманием всей высоты его архиерейского служения

Перепечатка в Интернете разрешена только при наличии активной ссылки на сайт "КЛИН ПРАВОСЛАВНЫЙ".
Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) разрешена только при указании источника и автора публикации.