Автор: Василий Никифоров-Волгин
Голубой день. Канун осени. На дороге скрипят телеги, нагруженные ржаными снопами. Ветер колышет соломку, упавшую с воза. Гудят телефонные провода и каркают вороны.
В монастырь на праздник Успения Божией Матери идут дьякон Филарет, бывший жандарм Михаил Абрикосов, трактирщик Филат Фаддеев и спившийся учитель Саша Незванов.
Дьякон худой и желтый. Тихое чахоточное лицо, бороденка клинушком, серая пыльная ряска. Ветер развевал ее полы, и видны были солдатские желтые штаны, заправленные в рыжие сапоги. Ушки сапогов наружу. Он шел впереди всех и пел "Царица моя преблагая".
Жандарм в помятой фуражке с поблекшим красным околышем. Всю дорогу он пытался рассказывать анекдоты, но его обрывал дьякон:
- Не бесчинствуй! Памятуй, что в монастырь идем!
Трактирщик в теплом полупальто "колоколом" и зимней барашковой шапке. За плечами у него котомка. Саша в пиджаке с чужого плеча. На одной ноге у него ботинок, на другой - галоша, привязанная к ноге бечевкой.
- Выпить бы, - вздыхает Саша и подмигивает трактирщику.
- Скоро дойдем до колодца, - говорит дьякон, - там и попьешь за милую душу!
- Пей сам, - хмурится Саша. - Филат Ильич! Вынимай бутылочку. Грех ее в монастырь-то нести!
Трактирщик угрюмо молчит.
Жиденьким, грустным тенорком дьякон запевает:
- К кому возопию, Владычице, к кому прибегну в горести моей...
Трактирщик подпевает и путает, но этого он не замечает и поет во всю силу легких.
- Тише ты, - толкает его жандарм, - голова болит от твоего пения. Шаляпин какой проявился!
- Много ты в пении понимаешь, - сердится Фаддеев, - таких основательных голосов, как у меня, поискать надо!
- У Филата Ильича голос привлекательный, - льстит Саша, - таких голосов поискать надо! - Он дергает трактирщика за рукав и нудно тянет:
- Вы-ы-нимай бутылочку!..
Над полями разносится голос дьякона:
- Надеждо христиан и прибежище нам, грешным...
Личико дьякона светится умилением, и при взгляде на него все опускают головы и задумываются.
- Ей-Богу, в монастырь поступлю, - вздыхает жандарм, - у меня всегда к нему призвание было!
- Зачем же ты в жандармы пошел? - спросил трактирщик.
- На то была воля Божья, - елейно, как монашек, ответил Абрикосов, обмахиваясь фуражкой. - Сам Господь по великому Своему произволению...
- В жандармы назначил? - смеясь, подсказал Фаддеев. - Эх ты, Богова ошибка!
- А все же хорошо было в жандармах состоять, - немного подумав, сказал Абрикосов, - главное - все боялись! К тому же и форма была великолепная. В почете и сытости существовал!
Навстречу путникам шел старик в длинной линялой рубашке. Сумка, костыль и пыльные сапоги через плечо.
- Куда, дедушка? - спросил дьякон.
- В монастырь, кормильцы! К престольному празднику, поильцы! - визгливо заговорил старик и несколько раз перекрестился.
- Да ты, дедушка, не туда идешь-то!
- А куда же, анделы мои? - с детской улыбочкой спросил встречный.
- В обратную сторону идешь, дед!
Старик радостно изумился, всплеснув руками.
- Значит, я заблудился?! Анделы! Пошел это я в монастырь ближней дорогой. Иду это я. Ирмосы пою и прочие стихиры. Дошел до перекрестка. Туды, значит, дорога и сюды. Дай, думаю, пойду сюды, и пошел это я с молитовкой... Грехи, анделы мои!
- Пойдем с нами за компанию! - предложил жандарм.
- А вы, люди добрые, не обидите меня, старичка - махонького жучка, а?
- Мы не разбойники, а люди благородного сословия, - шмыгнул носом Саша и приосанился.
- Верно твое слово, андел, - осклабился старичок, зажимая в кулак бороденку, - душа-то у вас, может, и андельская, но личности ваши тайны преисполнены. Кокнете меня в кусточке по лысинке, и не станет Кузьмы Ивановича!
Жандарм побагровел от злости и выругался:
- Эк, подумаешь, живность какая! Молчал бы ты, старый крокодил!
Кузьма Иванович испуганно замахал сухенькой ручкой.
- Молчу, андел, молчу! Я это к тому, что ежели не было бы с вами духовной особи, в жисть с вами не пошел бы. Очень вы на вид сурьезные!
- Ну и старичишка, ну и яд, вот где гад-то ползучий! - не выдержал спокойный трактирщик.
Старичок посмотрел умиленными глазами на дьякона, сложил ладони крест-накрест и проговорил:
- Благослови, батюшка!
Дьякон нахмурился.
- По причине дьяконского сана недостоин преподать благословение яко иерей!
Кузьма Иванович опять изумился и радостно завизжал:
- И тут обмишурился, анделы мои!
- Не упоминай всуе андела! - строго заметил дьякон. - Какие мы тебе анделы?
Всю дорогу старик рассказывал тоненьким голоском о том, что если бы ему дали образование, то из него мог бы выйти урядник, а то певчий тенор, и вообще благородный. Он часто шмыгал носом и сразу же всем надоел.
- Хватит тебе в лапти-то звонить, - проворчал трактирщик, - помолчи маленько!
Последних слов Кузьма Иванович не расслышал.
- Я и спеть могу! Голос у меня хороший. Пригодный. Моего тятю, Царство ему Небесное, его тятя раз гармошкой по голове ударил, и с той поры пошли у нас в роду певуны да гармонисты!..
Старик набрал воздуха, лихо взмахнул ручкой и пронзительным голосом запел:
Снега белые пушистые
Покрывали все поля... |
От визгливого пения у дьякона заныли зубы, и он с остервенением крикнул:
- Замолчи ты, дедушка! В монастырь идешь, а песни поешь!
- Я и замолчать могу, - кротко согласился старик, - я все могу!
Дошли до родника, окруженного березами, остановились отдохнуть у прохладных журчащих вод.
- Слава Тебе, Господи, - вздохнул Саша и стал помогать трактирщику снимать котомку.
Березы были старые, дуплистые и покрывали землю тихим узорным сумраком.
Путники сели на бугорок, оттуда были видны шумящий лес с дымно-зелеными соснами и далекие поля с длинными тенями от ржаных скирд.
Дьякон смотрел на монастырскую дорогу и говорил:
- Бывало, по этой дороге богомольцев шло видимо-невидимо. Шли с молитвой, натощак, без мирских рассуждений... Теперь же богомолец не тот. На паломничество как на гулянку смотрят... Да, меняется земля. Ходишь по ней и не узнаешь прежнего ее лика...
Дьякон лег на землю, прикрыв лицо шляпой, и задремал.
Кузьма Иванович долго смотрел на него и вдруг запел визгливым голосом:
- Ангел вопияше Благодатней, Чистая Дева, радуйся!..
Дьякон вздрогнул, схватился за щеку и простонал:
- Чтоб тебе сгинуть, непутевая сила!.. Опять зубы заныли... Шли мы себе тихо, по-Божьему... Навязался ты нам на грехи и соблазн!
Юродивый старик моргал глазами и сконфуженно шамкал:
- Прости, отец дьякон. Андел во плоти!..
К солнечному закату подошли к монастырским стенам. Над зелеными куполами собора витали голуби. Из монастырских врат выходил крестный ход. Под горой раскинулась ярмарка.
Около телеги, в луже от ночного дождя лежал пьяный, в белой рубахе и лакированных сапогах. Он охватил голову руками и бормотал:
- Пра-а-вильно говорил Иван Златоуст, всем труба будет, ежели никто соблюдать себя не хочет... Себя надо держать в совокупности, и вообще...
- Ты бы, дядя, поднялся с лужи-то, - обратился к нему Саша, - не вольготно, поди, в ней лежать?
- Не трожьте меня. Мне и здесь хорошо. Главное - прохладно и людей кругом много. А ты какой губернии?
- Псковской.
- Ха-а-рошая губерния. Правильная. Пойдем ко мне щи хлебать?
- А ты далеко живешь?
- Недалеча. Тридцать верстов с гаком!
К пьяному подошла старуха на костылях:
- Сичас ко всенощной вдарят. Шел бы ты в церковь!
- В церковь я не пойду, - мотает головой пьяный, - Царица Небесная на меня гневается...
- На что же Она, Матушка, на тебя гневается-то?
Пьяный залился слезами:
- Дал я, голубушка, зарок. Пока к образу Царицы Небесной не приложусь - пить калаголя не буду. Тридцать верст шел к Ней, Заступнице. На последней версте встретил Федьку Горбача. Увидал меня и говорит: "Выпьем, Трофим!" Не сдержался я да и выпил... Не простит меня Заступница!
- Ничего, Троша, - уговаривала старуха. - Она, скорбящая, Милосливая, все простит...
Около святого источника сидела монашка и рассказывала обступившим ее бабам, что вокруг монастырских стен ходит Пресвятая Владычица и о чем-то преогорченно плачет.
Бабы слушали и смахивали слезы.
На монастырской звоннице ударили ко всенощному бдению.
Из книги В. А. Никифорова-Волгина "Родные огни"
Клин. "Христианская жизнь", 2009
Фото: Татьяна Сазонова
Икона
Исповедь Перепечатка в Интернете разрешена только при наличии активной ссылки на сайт "КЛИН ПРАВОСЛАВНЫЙ".
Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) разрешена только при указании источника и автора публикации.
|