Автор: Василий Никифоров-Волгин

После долгого чтения часов с коленопреклоненными молитвами на клиросе горько-горько запели: Во Царствии Твоем помяни нас, Господи, егда приидиши во Царствии Твоем…

Литургия с таким величавым и таинственным наименованием "Преждеосвященная" началась не так, как всегда...

Алтарь и амвон в ярком сиянии мартовского солнца. По календарю завтра наступает весна, и я, как молитву, тихо шепчу раздельно и радостно: ве-с-н-а!

Подошел к амвону. Опустил руки в солнечные лучи и, склонив набок голову, смотрел, как по руке бегали "зайчики". Я старался покрыть их шапкой, чтобы поймать, а они не давались. Проходивший церковный сторож ударил меня по руке и сказал: "Не балуй". Я сконфузился и стал креститься.

После чтения первой паремии открылись Царские врата. Все встали на колени, и лица богомольцев наклонились к самому полу. В неслышную тишину вошел священник с зажженной свечой и кадилом. Он крестообразно осенил коленопреклоненных святым огнем и сказал: Премудрость, прости! Свет Христов просвещает всех…

Ко мне подошел приятель Витька и тихо шепнул:

- Сейчас Колька петь будет... Слушай, вот где здорово!

Колька живет на нашем дворе. Ему только девять лет, и он уже поет в хоре. Все его хвалят, и мы, ребятишки, хоть и завидуем ему, но относимся с почтением.

И вот вышли на амвон три мальчика, и среди них Колька. Все они в голубых ризах с золотыми крестами и так напомнили трех отроков-мучеников, идущих в печь огненную на страдание во имя Господа.

В церкви стало тихо-тихо, и только в алтаре серебристо колебалось кадило в руке батюшки.

Три мальчика чистыми, хрустально-ломкими голосами запели: Да исправится молитва моя... яко кадило пред Тобою... Вонми гласу моления моего…

Колькин голос, как птица, взлетает все выше и выше и вот-вот упадет, как талая льдинка с высоты, и разобьется на мелкие хрусталинки.

Я слушаю его и думаю: "Хорошо бы и мне поступить в певчие! Наденут на меня тоже нарядную ризу и заставят петь... Я выйду на середину церкви, и батюшка будет кадить мне, и все будут смотреть на меня и думать: "Ай да Вася! Ай да молодец!" И отцу с матерью будет приятно, что у них такой умный сын...

Они поют, а батюшка звенит кадилом сперва у престола, а потом у жертвенника, и вся церковь от кадильного дыма словно в облаках.

Витька - первый баловник у нас на дворе, и тот присмирел. С разинутым ртом он смотрит на голубых мальчиков, и в волосах его шевелится солнечный луч. Я обратил на это внимание и сказал ему:

- У тебя золотой волос!

Витька не расслышал и ответил:

- Да, у меня неплохой голос, но только сиплый маленько, а то я бы спел!

К нам подошла старушка и сказала:

- Тише вы, баловники!

Во время "великого входа" вместо всегдашней "Херувимской" пели: Ныне Силы Небесныя с нами невидимо служат: се бо, входит Царь Славы, се Жертва тайная совершена дориносится.

Тихо-тихо, при самой беззвучной тишине батюшка перенес Святые Дары с жертвенника на престол, и при этом шествии все стояли на коленях лицом вниз, даже и певчие.

А когда Святые Дары были перенесены, то запели хорошо и трогательно: Верою и любовию приступим, да причастницы жизни вечныя будем.

По закрытии Царских врат задернули алтарную завесу только до середины, и нам с Витькой это показалось особенно необычным.

Витька мне шепнул:

- Иди, скажи сторожу, что занавеска не задернулась!..

Я послушался Витьку и подошел к сторожу, снимавшему огарки с подсвечника.

- Дядя Максим, гляди, занавеска-то не так...

Сторож посмотрел на меня из-под косматых бровей и сердито буркнул:

- Тебя забыли спросить! Так полагается...

По окончании Литургии Витька уговорил меня пойти в рощу:

- Подснежников там страсть! - взвизгнул он.

Роща была за городом, около реки. Мы пошли по душистому предвесеннему ветру, по сверкающим лужам и золотой от солнца грязи и громко, вразлад пели только что отзвучавшую в церкви молитву: "Да исправится молитва моя…", и чуть не переругались из-за того, чей голос лучше.

А когда в роще, которая гудела по-особенному, по-весеннему, напали на тихие голубинки подснежников, то почему-то обнялись друг с другом и стали смеяться и кричать на всю рощу... А что кричали, для чего кричали - мы не знали.

Затем шли домой с букетиком подснежников и мечтали о том, как хорошо поступить в церковный хор, надеть на себя голубую ризу и петь: Да исправится молитва моя...

Из книги В. А. Никифорова-Волгина "Родные огни"
Клин. "Христианская жизнь", 2009

Икона
Великий пост

Перепечатка в Интернете разрешена только при наличии активной ссылки на сайт "КЛИН ПРАВОСЛАВНЫЙ".
Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) разрешена только при указании источника и автора публикации.