Автор: Василий Никифоров-Волгин

В раскрытое окно густой синей прохладой входил осенний вечер. Горько пахло угасающей травой. В колодец падали с висящего ведра гулкие капли воды. В тишине застывшего вечера звуки этих капель казались единственными на земле.

По случаю убийства старообрядного начетчика Аввакума собственным сыном Кузькой Жиганом деревня была в оцепенении и в затаенном шепоте. Ни голосов, ни песен, ни собачьего даже лая. На подоконник упал алый кленовый лист.

Отец Сергий взял его и сказал:

- Грядет осень...

Повернул ко мне лицо свое. Лицо сельского батюшки. Тихое, обыкновенное, не запоминающееся. Таких лиц много, как былинок в русских полях. Глаза только не простые - не то надземные, не то безумные.

- Вот и не стало Аввакума, - сказал он, и зябко съежились плечи. Помолчал долгим думающим молчанием и неожиданно запел странническим распевом, опустив голову и скрестив бледные священнические руки:

- Песня эта прозывается "Плач Иосифа Прекрасного", - пояснил отец Сергий, - любимая песня покойного Аввакума. Сядет, бывало, вечером на ступеньки своей бревенчатой молельни, воззрится на небеса, сложит руки крест-накрест и запоет... Стих долгий и трогательный! О том он, как Иосифа продавали в рабство и как он плакал, ведомый в землю Египетскую:

Заслышат голос Аввакума и ползком-ползком к нему, под кусты, в засень, чтобы послушать его... Хорошо пел старче - душевно и усладно, по-старорусски! Хоть и не любил он, Царство ему Небесное, нас, никониан, но я-то любил его и никогда не пререкался с ним о вере. Он видом своим благочестным, поступью и речью тоску будил по ушедшей русской земле. Дремучей, исконной, сосной и родниками святыми шумящей!

Таких стариков, как Аввакум, больше не встретишь!..

- А за что сын-то на него так посягнул? - спросил я затуманенного сумерками отца Сергия.

- Неведомо. Нощь бо есть в народе русском!

Отец Сергий закрыл окно. К земле приникала ночь. В деревне горел лишь один огонек:

- Это в Аввакумовой избе свет. Готовят его в дорогу. Да, не стало Аввакума. Отмерла еще ветвь на древе древнего благочестия. До вашего прихода полиция вела мимо моего окна связанного Кузьку. Увидал меня и крикнул: "Оксти меня, батька". Я благословил его. - Отец Сергий поднялся с места и зажег лампаду. На иконе Спаситель с Евангелием. Глаза непреклонные и грозные, смотрящие на все стороны.

"Такие же глаза будут у Него, когда Он придет судить живых и мертвых", - почему-то подумал я. Моя дума передалась отцу Сергию и колыхнула что-то близкое для него и тревожное. Он взволнованно заходил по горенке. Встал около меня. Маленький и как бы пушистый от седой своей бороды. Он спросил меня дрогнувшим голосом:

- Вы верите в близкое наступление Страшного Суда?

Я ничего не ответил.

- А я верю, - сказал он потаенным шепотом, - так вот и кажется, что сейчас вострубят архангелы в свои трубы, и мертвые восстанут из гробов своих.

Я хотел сказать ему, что это нервы и последствия пережитого нами за эти ужасные годы - Страшному Суду подобные!

- Вы не думайте, - пылко вознесся его голос, - что эта тревога вызвана убийством, осенними шорохами, старостью моей или перенесенным нами за войну и революцию, - нет! Точно вам объяснить не могу. Скажу лишь, что я по ночам спать не могу. Встаю, зажигаю свечу и начинаю молиться... Посмотрю в окно на спящую землю нашу и плачу, что она и деяния рук наших обречены на гибель!.. Все превратится в первозданную тьму, над которой никогда больше не прогремит голос Творца - да будет свет!..

Отец Сергий посмотрел на икону. Долго не решался говорить.

- Сегодня выношу за Литургией Чашу Господню, - сказал он в тревоге, - и перед тем как произвести запричастную молитву: "Верую, Господи, и исповедую", меня вдруг опалила мысль: а не в последнюю ли годину мы приобщаем мир Кровью Христовой?..

Уже ночь была, когда я вышел из горенки отца Сергия. Путь мой лежал через поле. На небе было много звезд, и земля, сжатая густой тишиной, казалась пустынной и брошенной.

Чувствовалось страшное сиротство свое среди угасающего русского поля. Чтобы рассеять это чувство и укрепить себя в мысли, что ты не один, я обернулся в сторону домика отца Сергия.

В окне заколебался огонек свечи. Он то возносился, то опускался... Это отец Сергий, охваченный тревогой, со свечой в руке, молился с коленопреклонением: Да мимо идет нас чаша сия...

Всю дорогу шел со мной шепот отца Сергия:

- А не в последнюю ли годину мы приобщаем мир Кровью Христовой?

Из книги В. А. Никифорова-Волгина "Родные огни"
Клин. "Христианская жизнь", 2009

Гробница
Автор: Василий Никифоров-Волгин
По горячей возбужденности тона и по той нутряной боли, какая прозвенела в словах его, отец Кирилл почувствовал, что исповедь предстоит серьезная, глубокая и, может быть, страшная…
В полутемной церкви, озаренной лишь лампадами перед иконостасом, отец Кирилл начал таинство исповеди. Подойдя к аналою с лежащим на нем крестом и Евангелием, Яков стал исповедаться. Говорил он отрывисто, угрюмо и тяжело, словно поднимал целину, часто задумывался и вытирал пот на лбу. Временами озирался по сторонам и цепко хватался за аналой.

Сумерки
Автор: Василий Никифоров-Волгин
Григорий Семенович молча потоптался на месте, покачал головой и, кряхтя, сел в старое кресло, стоявшее под иконами. В этом кресле тридцать лет тому назад изволил сидеть епископ Никандр и кушать чай. В те времена Григорий Семенович был купцом первой гильдии и церковным старостой.

Перепечатка в Интернете разрешена только при наличии активной ссылки на сайт "КЛИН ПРАВОСЛАВНЫЙ".
Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) разрешена только при указании источника и автора публикации.