Автор: Василий Никифоров-Волгин

Сквозная и голубая, как ломкий весенний лед, осень. Воздух пахнет родниковой водой. В лужах небесная синь, блестки солнца и увядшие листья.

Большая с глубокими колеями дорога. Поникшие верстовые столбы. По обе стороны дороги широкие крылья полей. Над ржаными скирдами вьются вороны. От земли идет тонкий-тонкий, едва ощутимый хрустальный звон, какой бывает только солнечной листопадной осенью.

На старом тарантасе, на котором когда-то ездили сельские батюшки и деревенские богатеи, мы проехали много верст. Костлявой рыжей лошадью, прозванной "Самолетом", правит крепкий старик Савва, пахнущий овчиной, ржаным хлебом и дымом избы, - запах избяной, ржаной Руси!

Несмотря на то, что много было тряски, часто приходилось переезжать через большие осенние лужи, было приятно сидеть в пыльном тарантасе на душистом сене, следить за переходами и тонами теней, слушать землю и пить осенний родниковый воздух.

Савва везет меня к русскому рубежу - Чудскому озеру, откуда видна Россия, слышно Ее дыхание, и даже в тихие, безветренные часы доносятся с того берега звоны сельской церковки и отголоски вечерних девичьих песен.

Савва, пережевывая кусок ржаного хлеба, с умилением говорит:

- Близко, ой, как близко, братишка, живем мы от Нее!

Я чувствую, о ком говорит Савва, но мне захотелось переспросить его, чтобы лишний раз услышать слово "Россия".

- От кого это вы живете так близко?

- От России-скорбницы, - поясняет Савва. - Она у меня из окна видна. А ежели, братишка, взобраться на колокольню, то и людей увидишь на той стороне. Ей-Богу! - Савва чувствует, что я с большой радостью и болью слушаю о России. И он рассказывает о Ней с удовольствием, вплетая в свои слова и грусть, и улыбку, и вздох.

- Мы даже перекликаемся с тем берегом-то! - дополняет Савва.

- Как же это вы делаете? Расскажите.

- Живем мы, братишка, на берегу Чудского озера. Одна половина озера за большевиками, другая - за эстонским народом. Каждое утро как с той, так и с другой стороны выезжают на озеро рыбаки. Завидим друг друга да и давай голоса подавать:

- Ваня, это ты?

- Андрюше почтение!

- Низкий поклон бабушке Настасье!

Так вот и перекликаемся.

Лошадь доплелась до придорожной березы и остановилась под ее золотистой сенью.

- Конек-то отдохнуть хочет, - сказал Савва, - ну и пусть отдохнет. Стариком стал Самолет-то, а раньше-то был, как вихрь. Незадарма его Самолетом прозвали.

Савва набил трубку крепким эстонским самосадом.

- Когда-то, при Николае Александровиче, мы дружили с тем берегом-то, и даже родственники имеются, как у них, так и у нас. У меня там дочка, Аграфена Саввишна, замужем за Палькой Козловым. Ну и, конечно, братишка, хочется порой с ними перекликнуться, про ихнее житье-то узнать, чай, ведь своя кровь. Вот видишь, как близко живем от России - рукой подать.

Оба мы задумались. Савва перестал курить. На сердце лежала одна дума - о ней, о России, такой ощутимой, близкой и такой далекой... такой недостижимой...

Придорожная береза осыпала нас золотом своего прощального осеннего убора. Крохотный листик упал на землистую сморщенную руку Саввы, и был он таким золотисто-зоревым, что, казалось, застыло на нем солнечное лобзание.

- Так вот и мы, братишка, как эти листочки, - вздохнул он тяжелым крестьянским вздохом, - оторвались от родного дерева и кругами, кругами разлетелись кто куда. Очень все это прискорбно, и когда испием до дна чашу нашей горечи?

Тихим-тихим, едва ощутимым хрустальным звоном звенела листопадная земля. Пахло болотной сыростью и осенним увяданием. В недалекой роще звенел топор, и это почему-то особенно напоминало осень. Солнце уже ушло, и только яркими платками пылали на небе зори. От зорь на земле алое озарение и нездешняя ласковость, какая бывает в монастырском храме после вечерни. Мы подъезжали к Чудскому озеру. Уже издали подуло на нас свежестью большой воды. Промерцали кресты белой церкви. С русской стороны дул ветер - русский ветер, который пробегал по лесам, равнинам, дорогам и соломенным крышам родной земли. Далекий берег тонул в грустных осенних сумерках, но все же были видны очертания черных изб, деревьев, мельницы и одинокой лодки.

Россия...

Я снял шапку и в глубокой тоске перекрестился на далекий сумеречный берег. Мозг, сердце и душу обжигали два грустных слова, оброненных Саввой во время нашей дорожной беседы: "Россия-скорбница!"

В дымной избе Саввы пили чай и смотрели в окно на Россию, и нам было видно, как в далеких крестьянских избах зажигались сиротливые вечерние огни.

Ночью я поднялся с соломенной постели и осторожно, не дыша, боясь разбудить Савву, опять подошел к окну и смотрел в молчаливую осеннюю ночь, стараясь отыскать огни моей Родины, но было темно и лишь шуршала листопадная земля.

Из книги В. А. Никифорова-Волгина "Родные огни"
Клин. "Христианская жизнь", 2009

Исповедь
Яблоки

Перепечатка в Интернете разрешена только при наличии активной ссылки на сайт "КЛИН ПРАВОСЛАВНЫЙ".
Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) разрешена только при указании источника и автора публикации.