Автор: иеромонах Иов (Гумеров)

После образования Временного правительства начинается грубое вмешательство революционной власти в жизнь Церкви. Эта политика проводилась через назначенного 4 марта обер-прокурора В. Н. Львова, впоследствии порвавшего с Православной Церковью и присоединившегося к обновленческому расколу. Были смещены с занимаемых ими кафедр как «консерваторы» и «монархисты» видные архиереи: митрополит Петроградский Питирим (Окнов), священномученик архиепископ Тверской Серафим (Чичагов), священномученик архиепископ Калужский Тихон (Никаноров), священномученик епископ Черниговский Василий (Богоявленский) и другие.

Св. Синод постановлением от 20 марта 1917 года решил уволить за преклонностью лет на покой митрополита Макария Московского. Этому решению предшествовали грубые действия обер-прокурора Св. Синода В. Н. Львова. Владыка Макарий сам рассказал о тех мерах воздействия, которые были применены к нему, чтобы получить от него прошение об уходе на покой: «Такое давление совершалось дважды. В первый раз оно выразилось в том, что обер-прокурор, прибыв на митрополичье подворье в Петрограде с вооруженной стражей, вечером вошел в комнаты Митрополита и, подозвав меня к себе жестом руки, выкрикивал по адресу моему: «Распутинец! Распутинец!». Потом, пригрозив Петропавловской крепостью, потребовал, чтобы я тотчас садился писать прошение в Св. Синод об увольнении меня на покой. Требование мною молчаливо было исполнено. Обер-прокурор взял его и на ближайшем синодальном заседании передал его первенствующему члену Св. Синода. Но на одном из последующих заседаний это прошение было мне возвращено, согласно моей просьбе, как написанное под угрозою. Второе мое прошение об увольнении на покой было написано также под давлением того же обер-прокурора. Дело состоялось так быстро, что ни я, ни, вероятно, члены Св. Синода не успели справиться с Правилами канонов, в которых постановлено: рукописания отречения от управления, вынужденные у епископа страхом или угрозами, недействительны (Кирилла Прав. 1.13)»[58].

Архиепископ Серпуховской Арсений (Жадановский)

Предшествовали увольнению митрополита Макария также собрания части московского священства и мирян, стремившихся вести церковную жизнь «на новых началах». Для них Владыка Макарий был «старомонархический» архиерей. В свете вышеприведенного заявления Владыки можно понять активность выступавших: «возбуждение Московского клира и паствы (далеко не всей) произошло после приезда в Москву обер-прокурора В. Н. Львова и его агитации среди паствы против своего Митрополита — агитации, не согласной ни с существующими канонами, ни с гражданскими узаконениями. Церковные каноны определяют, что если епископ не будет принят (народом) не по своей воле, но по злобе народа, то он да пребывает епископ, клир же града того да будет отлучен за то, что такого непокорного народа не учили (Апост. Прав. 36; Двукр. Соб. Пр. 13; Всел. Собр. Пр. 18)[59].

Утверждение, что митрополит Макарий был «ставленником Распутина», казавшееся весьма сильным в глазах некоторых недоброжелателей, в действительности было ложью. Искренний, честный, прямой Владыка свидетельствовал: «С Распутиным я не имел никакого знакомства до назначения меня на Московскую кафедру, ни личного, ни письменного, ни через каких-либо посредников. Только по назначению моему на Московскую кафедру я получил в числе других коротенькую поздравительную телеграмму, подписанную неизвестным мне Григорием Новых. По прибытию в Москву, подобно другим посетителям, пришел ко мне и Распутин. Это было мое краткое — первое и последнее свидание с ним»[60]. О незаконности смещения митрополита Макария с Московской кафедры пишет епископ Арсений: «И вот, как всегда случается при гонении на святых людей, выставлены были лжесвидетельства против законного представителя Московской церкви: будто он по старости лет не в состоянии уже управлять епархией… Как известно, дело духовное никогда не стареет, и маститый святитель лишь преуспевал из года в год в служении Церкви и в пастырстве, а потому и осталось навсегда вопросом, зачем же удалили с кафедры Митрополита Макария? Людей верующих это событие не могло не волновать. По церковно-каноническим правилам насильственное лишение епископа своей кафедры является недействительным, хотя бы оно произошло «при рукописании» изгоняемого. И это понятно: всякая бумага имеет формальное значение, написанное под угрозой не имеет никакой цены»[61].

Митрополиту не разрешили жить в Свято-Троицкой Сергиевой Лавре. Он переехал в Зосимову Смоленскую пустынь, но и оттуда попросили его уехать. Местом его пребывания определили подмосковный Николо-Угрешский монастырь: «окружной дорогой повезли святителя на ближайшую к Угреше станцию, не дав ему даже заехать в Москву и проститься с паствой. Выслана была одна лошадь с весьма грязным экипажем, в котором повезли Владыку на место заточения. Добрые люди передавали, что нельзя было без слез смотреть на это унижение Московского Митрополита»[62]. Когда после случившихся событий епископ Арсений (Жадановский) был в Серпухове, то священнослужители города говорили о своем несогласии с удалением митрополита. Они составили от лица священства г. Серпухова и уезда послание, в котором выражали свою преданность и любовь к старцу-святителю. «Это заявление мы отвезли Владыке Макарию и он с кротостью и смирением просил передать всем благословение, а на бумаге написал: «Бог простит. Прошу и я прощения, да покроет всех нас Господь Своей милостью»… Вначале огорченный, старец потом с радостью прощал всех приходящих к нему, видя в этом залог для привлечения благодати и милосердия Божия на «люди согрешившие».

Владыка прожил в Николо-Угрешском монастыре восемь лет. Имея призвание благовествовать Христово учение, учить и преподавать о Христе Спасителе, он был лишен такой возможности и находился в «заточении», как он сам называл свое положение. Это было причиной его душевных страданий. Когда открылся в августе 1917 г. Всероссийский Поместный Собор, Владыка подал прошение рассмотреть его дело. Его поддержали сибирские иерархи, внесшие запрос о скорейшей ликвидации дела митрополита Макария. «Собор внял, наконец, настойчивому ходатайству архипастырей-миссионеров и вынес полное оправдание святителю-изгнаннику. К сожалению, это постановление не было объявлено всецерковно, а лишь негласно сообщено ему одному»[63].

Привыкший к деятельности Святитель просил назначить его на другую кафедру. Дело завершилось три года спустя, когда он был утвержден Святейшем Патриархом Тихоном в звании митрополита Алтайского. Одновременно Преосвященному Иннокентию, епископу Бийскому, было послано указание в пределах Алтайских поминать Владыку Макария митрополитом Алтайским. Святитель Тихон уведомил Владыку Макария письмом: «Высокопреосвященнейший Владыко! Приношу Вашему Высокопреосвященству благодарность за Ваш привет. Скорблю о Вашем недомогании. Господь да подкрепит Вас! Предлагаю Священному Синоду, во внимание к Вашим 50-летним трудам на Алтае, сохранить за Вами пожизненно титул Митрополита Алтайского. Поправляйтесь здравием, дабы возможно было и проезжать на Алтай. Прошу Ваших святых молитв и с братской любовью остаюсь Ваш покорнейший послушник Патриарх Тихон. 19 августа 1920 г. Москва»[64].

Дважды митрополита Макария посещали с обыском (20 июля и 20 октября 1918 г.). Представители власти унесли ценные документы: дневники за 1915-17 годы и десять папок, в которых содержались проповеди, письма, бумаги по Алтаю и Москве и др. Живя в Николо-Угрешском монастыре, Святитель 3 октября 1918 г. подвергся нападению вооруженных бандитов. Подробности об этом мы узнаем из письма Владыки от 11 октября на имя Святого Патриарха Тихона: «В 6 часов вечера сказанного числа, когда началось вечернее богослужение в моей домовой церкви, вошли несколько вооруженных револьверами лиц, через парадную лестницу прямо в алтарь, а оттуда в смежный молитвенный зал, где по обычаю, я нахожусь во время богослужения… Старший, бывший во главе пришедших, предложил мне сесть и начал делать допрос в грубой форме о хранении денежных капиталов и моей ризницы… Не найдя там искомого, он дерзко стал требовать указать место хранения денег, при этом начал угрожать расстрелом. Услышав в ответ, что я запасных капиталов не имею, содержусь на средства пенсии и при помощи монастыря, он направил на меня револьвер, который держал в руке. На это я ответил, что смерть нам, христианам, не страшна, я готов, и, перекрестившись, обратился к нему грудью, ожидая выстрела, но такового не последовало. Разгневанный неудачей своей, он подошел и сделал мне оскорбление рукой»[65]. Святитель со святым христианским смирением перенес эти злострадания. В «Воспоминаниях» епископа Арсения содержатся дополнения к рассказу митрополита: «…приставив револьвер, стали угрожать смертью, настойчиво требуя денег, которых никогда не было у нестяжательного старца. Одев на себя облачение и митру, бесстыжие люди издевались над Владыкой, а один из них, с папироской во рту, сорвал крестик со скуфьи, бывшей на голове архиерея Божия, и рванул его за бороду. «Что ты кощунствуешь? — кротко спросил старец, — Неужели Бога не боишься?». Спустя некоторое время келейник Владыки встретил в Москве на улице одного из участников грабежа, который остановил его и спросил: «Вы из Угреши, от Митрополита? Передайте ему, что я прошу у него прощения. Мне стыдно вспомнить, как мы с ним обошлись». Когда старцу передали об этом, он перекрестился и сказал: «Слава Богу, совесть заговорила, я давно все им простил»[66].

После пережитого у Владыки появилось желание перейти в одну из обителей в соседстве с Свято-Троицкой Сергиевой Лаврой. Об этом он 19 ноября 1918 г. написал Святейшему Тихону. В этом же письме сообщал о своем намерении посетить Болховский монастырь Орловской епархии, где погребен основатель Алтайской Миссии архим. Макарий (Глухарев).

Некоторое время спустя митрополит Макарий оставил свое желание покинуть Угрешу после того, как во сне увидел свою мать. Она явилась к нему в дом, осмотрела все вокруг, накинула крючки на все двери. Из этого сонного видения он заключил, что ему должно остаться в Николо-Угрешском монастыре.

По праздничным и воскресным дням Владыка служил в соборе монастыря, произносил проповеди, принимал на благословение народ, общался со своими духовными чадами, которые приезжали к нему. Он пользовался любой возможностью учить и наставлять детей. Приходили к нему дети не только жившие вблизи монастыря, но и из местной колонии. Они очень любили посещать старца. Ольга Серафимовна Дефендова, ухаживавшая за митрополитом, рассказывала: «В утешение Святителю дети говорили стишки, читали молитвы, пели из «Лепты», а он учил их священной истории, задавал уроки, спрашивал и вразумлял. В праздники малыши прибегали к обедне, а в дни Ангела непременно исповедовались и причащались… Дети очень любили старца и не боялись его: например, трехлетние малютки говорили ему стишки и льнули к нему своей ангельской душой… Так утешали дети святого нашего старца, он же всем им отвечал одинаковой любовью и лаской. Трогательно было все это видеть и наблюдать».

Владыка был в близких отношениях с братией Николо-Угрешского монастыря. «Все оставшиеся в обители иноки (в числе сорока из прежних двухсот) постепенно оценили Святителя-изгнанника: по очереди приходили служить (с ним) и относились к нему с большой любовью»[67].

Большую радость доставляло Владыке Макарию посещение его духовно близких ему людей. Несколько раз приезжал к нему в Николо-Угрешский монастырь Святейший Патриарх Тихон. Сохранилась совместная фотография. Бывал у митрополита Макария архиепископ Бийский Иннокентий (Соколов), обсуждавший с ним миссионерские дела на Алтае. Особое внимание оказывал Владыке Макарию благоговейно чтивший его епископ Серпуховской Арсений, уверенный в его святости. Об этом он писал в богатых жизненными подробностями воспоминаниях.

В 1925 году Владыка хотел ехать на похороны Святейшего Тихона, но не смог. А когда новый Местоблюститель митрополит Петр (Полянский) приехал к старцу просить благословения на новое, в высшей степени ответственное свое служение, Владыка Макарий с любовью принял его, отзываясь о нем, как о человеке достойном, простой души, и, в знак расположения, подарил ему свой белый клобук[68].

Священномученик Сергий Мечев у святителя Макария (Невского)
в Николо-Угрешском монастыре

Посещали Владыку и московские батюшки вместе со своими приходами. Побывал в Николо-Угрешском монастыре протоиерей Николай Смирнов-настоятель храма Воскресения Христова в Кадашах. Летом 1923 и 1924 гг. с многочисленной паствой, включая престарелых женщин и детей, посетил старца прот. Сергий (Мечев), называвший митр. Макария «живым русским святым». Участник одной из таких паломнических поездок вспоминал: «Время было тяжелое, всем нам хотелось укрепиться возле светильника Православия-Владыки Макария, чтобы устоять в истине, если придется подвергнуться испытанию»[69].

Митр. Макарий был открытого и благорасположенного к людям характера. Утешался, когда посещали его, особенно духовные лица. Искренне страдал за других и соболезновал несчастным. «Зимой, поддерживая тепло, скорбел о тех, у кого холодно, и всем окружающим и посторонним посетителям разрешал у себя греться[70], даже на лежанку… Вообще вся обстановка личной, келейной его жизни дышала патриархальной простотой, и людей он любил»[71].

Вечером 7 (20) августа 1920 г. Владыку постигла болезнь, которая до конца жизни изменила внешний строй его жизни — частичный паралич.

Но и в болезни вел он жизнь подвижническую. Вставая в половине пятого, читал утренние молитвы, дневной Апостол, Евангелие, толкование, синодик, 3, 6 и 9 часы, садился за работу. В 7 часов молился за Литургией, вычитывая по служебнику все молитвы. После скромного завтрака вновь садился за труды. В праздности не находился ни единого часа. В течение дня по четкам он совершал особое правило, молясь Спасителю, Божией Матери и многим святым, которых особо чтил. После вечерней службы Старец продолжал занятия или читал духовные книги. Спал всегда в подряснике урывками, прерывая сон ради духовного бодрствования. В 12 ч. ночи вычитывал полунощницу.

Болезни Владыка переносил просто и без ропота. Почти постоянное самоукорение было его обычным настроением. Порой оно было настолько сильным, что ему приходили мысли о своей неготовности к смерти. Нередко говорил: «Не готов я. Какой ответ дам Богу, что отвечаю, чем оправдаюсь? Добрых дел не имею, а все сделанное не мое».

У Владыки были видения, которые он записывал или запоминал. О некоторых из них сообщает епископ Арсений: «6 апреля 1920 г. Был в сонном видении в раю. Красота его была не столько для зрения, сколько в ощущении какой-то сладости для вкуса. Трудно пересказать эту сладость, ее приятно ощущать». «6 июня 1920 г. Успокоительный сон. Виделся пришедший ко мне Спаситель в человеческом виде, держащий в руке хартию, — как бы свидетельство, даваемое Им мне. Содержание почти забыто, но для души моей оно было отрадно. Суть его заключалось в том, что все совершающееся со мной Ему ведомо, допущено для моего же блага. По пробуждении чувствовал отраду. Очень жаль, что подробности забыл». Однажды, уже во время своей болезни, Владыка рассказал сон, который видел, еще когда начал служить в Миссии в звании церковного служителя: «Вижу, — говорил он, — будто нахожусь в алтаре, где у горнего места стоит плащаница с изображением Распятого Христа. Вдруг Спаситель поднимается и идет к северной стороне. Я, тогда еще Михаил, говорю: «Господи, и я пойду за тобой!» Спаситель отвечает: «Иди». Я повторяю снова: «Господи, и я пойду за тобой!» «Иди», — последовал ответ, но неотчетливый, и я дерзнул в третий раз сказать: «Господи, и я пойду за тобой!» «Иди», — ответил уже ясно Спаситель, посмотрев на меня. После этого Христос вошел в северную дверь иконостаса и стал как бы подыматься по лестнице, я следовал за Ним и увидел наверху пылающий огонь. Я спросил: «Господи, что это такое?» «Это — огонь геенский раздувается», — ответил Спаситель и направился к южной стене, где оказалось узкое круглое отверстие, куда Он вошел, указывая и мне идти туда же за Ним». Этим Владыка закончил описание своего сна, сделав такое замечание: «Вот я и испытываю теперь этот тесный конец: сижу изгнанный, недвижимый, скорбный и больной»[72].

Икона святителя Макария (Невского)

В феврале 1926 года Владыка заболел воспалением легких. За несколько дней до смерти он перестал принимать пищу и говорить. 16 февраля (2 марта) над ним было совершено таинство елеосвящения (соборование) архиепископом Иннокентием, епископом Арсением и другими приехавшими из Москвы пастырями. Болящий Владыка сознавал происходящее. Глаза его были открыты, сам он держал свечу.

Вечером 16 февраля в присутствии митрополита Макария была совершена всенощная священномученику Ермогену. Владыка лежал тихо и спокойно. После окончания службы все вышли из комнаты, но через полчаса сестра милосердия сообщила, что Владыка умирает. Преосвященный Арсений дважды прочел отходную. «Едва я кончил, как святитель Божий глубоко вздохнув, тихо предал дух свой Господу…»[73]

19 февраля были совершены заупокойная литургия и отпевание архиепископом Иннокентием при сослужении шести епископов и семидесяти девяти священнослужителей.

Похоронен был митрополит в ограде, близ алтаря местной церкви села Котельники (близ станции Люберцы), где он жил с 1925 г. после закрытия Николо-Угрешского монастыря. 3 (16) апреля 1957 г. Святейшим Патриархом Алексием была учреждена комиссия, которая вскрыла могилу Владыки. Гроб почти весь разрушился (осталась лишь нижняя доска), а тело и облачения оказались нетленными. Тело митрополита Макария было перенесено в Свято-Троицкую Сергиеву Лавру и погребено в нижней части Успенского собора.

В 2000 году на Архиерейском Соборе митрополит Макарий был причислен к лику святых.

Житие святителя Макария Невского, митрополита Московского и Коломенского, апостола Алтая (часть 1)

Житие святителя Макария Невского, митрополита Московского и Коломенского, апостола Алтая (часть 2)

Источник: pravoslavie.ru

Святитель Иннокентий, епископ Иркутский
Святой равноапостольный Николай, архиепископ Японский
Что такое святость и достижима ли она?

Перепечатка в Интернете разрешена только при наличии активной ссылки на сайт "КЛИН ПРАВОСЛАВНЫЙ".
Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) разрешена только при указании источника и автора публикации.