Автор: Василий Никифоров-Волгин

По воскресным и праздничным дням стояли на паперти собора в чаянии милости два старика нищих. Один - высокий, бородатый, слепой, в замызганном коротком полушубке, в пыльных исхоженных сапогах. Другой - низкорослый, седой, губастый, с колючими веселыми усами и всегда в подпитии. Первого величали по-почетному Денисом Петровичем, а второго забавным прозвищем - дедушка Гуляй.

Отец, указав как-то на них, горько сказал мне:

- Да, жизнь трясет людьми, как вениками! Истинно сказано в акафисте: "Красота и здравие увядают, друзья искренние смертью отъемлются, богатство мимо течет..." Вот стоит на паперти и руку Христа ради тянет Денис Петрович Овсянников. Лет тридцать тому назад на всю Москву и окрест страшенным был богачом! Старостой в Успенский собор выбирали, с губернаторами и архиереями чаи пил, на лучших рысаках катался, но... не удержал голубчик волговую свою силу. Все миллионы на дым пустил. Во весь неуемный лих размытарил их по московским кабакам да притонам...

- А кто такой дедушка Гуляй?

- Богоносная душа! Главный приказчик Дениса Петровича. Когда разорился и спился господин его, то он не оставил оставленного, а пошел вместе с ним странствовать, крест его облегчать, слепоту его пестовать. Есть еще, сынок, братолюбцы на земле!

Однажды Денис Петрович в ожидании обедни сидел в соборной ограде и незрячими глазами своими тянулся к солнцу, ловя тепло его. Дедушки Гуляя не было. Бывший московский миллионщик был тих и как-то благовиден озаренным лицом своим, разветренными снеговыми волосами, смиренными руками, положенными на колени, и жалостной слепотою своею.

Я сказал ему: "Здравствуй, Денис Петрович". И он ответил тихим приветным голосом: "Христос спасет"...

Не знаю почему, я сразу же спросил его:

- А тебе не жалко, что ты всего богатства лишился?

Денис Петрович улыбнулся и ответил мне, как большому, мудреными древними словами:

- Всему свое время, и время всякой вещи под небом. Время сберегать и время бросать. Лучше горсть с покоем, нежели пригоршни с трудом и томлением духа!

Он не оглянулся даже на звук моего голоса, и мне показалось, что ответил он греющему его солнцу.

В это время пришел дедушка Гуляй. Он принес старику хлеб и две копченых рыбки.

- Кушай, хозяин! - сказал он веселым, каким-то гулевым голосом, садясь рядом. - Обедня сегодня долгая. Подкрепись! Только поп да петух не евши поют, а нам невмоготу...

Дедушка помог хозяину вычистить рыбу, положил ему на ладонь, сбегал в церковную сторожку за кипятком.

- Городской голова сегодня именинник, - докладывал он, поднося чашку к губам Дениса Петровича, - двугривенный нам, раз! Марья Павловна Перчаткина панихиду служит по мужу - четвертак. Два! Заводчица Наталья Ларивоновна именинница - пятиалтынный, три! Есть и прочие, которые по копейке...

- Слава тебе, Христе, Свете истинный! - восславлял Денис Петрович, разжевывая хлеб. - Даст Господь день, даст и пищу!

Дедушка Гуляй обратил на меня внимание. Он весело подмигнул мне глазом, тоже каким-то гулевым, словно сказать хотел: "Не унывай, братишка!" От него пахнуло яблочно-хлебным духом водки и румяной деревенской образованностью.

- Вот и хорошо!

А что хорошо, так и не пояснил, только улыбкой засветился и веселые усы свои разгладил.

- Мальчонка тут один меня вопрошал, - отозвался Денис Петрович, крестясь после еды, - жалко ли мне сгинувшего богатства? Удивил даже... такой выросток быстрословый!.. Голос этакой думчивый... Мужиковатый, со вздохом... Тута ли он?

- Тут, Денис Петрович, рядком сидит!

- Так, так... тут сидит... Ну, и Господь с ним... пусть сидит... Это хорошо, что отрок к нам подсел... Хороший знак, добрый! Это значит, что души наши не затемнились еще... А вот ежели дитя али животное бежит от человека, тогда - каюк... Беззвездная, значит, душа у того несчастного!

От этих слов дедушка Гуляй веселым стал и хотел обнять меня, но вместо этого дальше от меня отстранился и руками замахал.

- Близко не сиди с нами, сынок! Блошками тебя наградим. Хоть и веселые эти блошки, но зело ехидные!

- У нас тоже блохи водятся! - похвастал я.

Так состоялось наше знакомство. В одно из воскресений я встретил на паперти одного лишь Гуляя. Хозяина с ним не было. Я спросил его:

- А где же Денис Петрович?

- На одре болезни. Отцветает мой хозяин, к земле клонится. На родину просится!

- На какую родину? В Москву?

- Нет, - вздохом ответил дедушка, - в пренебесное отечество, на пажити Господни!

Вспомнились мне смиренные руки его и почему-то пыльные разношенные сапоги его, и стало жалко бывшего миллионера. Слова матери вспомнились: "Кто болящего навестит, тому Матерь Божья улыбнется!"

- Можно его навестить? - спросил я Гуляя.

Незнамо отчего, на глазах дедушки затеплились слезы и заулыбался он от неведомой радости разными светами, как драгоценный камень.

- Спаси тя Христос! Возрадованная душа у тебя... Навести его, сынок, обрадуй! Ты ведь вроде пасхального канона для него будешь! Очень ему нагрустно! Смертный час к нему приближается!

Я дождался, пока Гуляй собрал от богомольцев монетки, и мы пошли.

Жили они на окраине города около мусорных ям, в драном, заплатанном доме, около которого никогда не высыхала грязь и всегда бродили свиньи.

Жилище помещалось на верхнем, чердачном этаже. Оно было темным, затхлым, с одним окном, выходящим на широкую толевую крышу. На пороге Гуляй сказал:

- Господь милости послал!

Денис Петрович лежал на деревянной койке. Он долго держал мою руку в своей.

- Сколь велико милосердие Божие! - говорил он. - Молился я ночью и спрашивал Господа: "Прощены ли беззакония мои?" Знать, прощены, если Он отрока ко мне послал! Гуляй! Слышишь ли ты, Гуляй! - пробовал он крикнуть, - это ведь Господь... знак Его... Не пропащие мы с тобою, дедушка Гуляй, коли детская душа к нам потянулась! Что же ты молчишь, Гуляй?

- Я плачу!

- Не плачь! Сходил бы лучше в лавочку и принес бы отроку гостинцев да за кипятком в чайную сбегал бы... За все тридцать лет шатания нашего первый гость у нас!.. Да ка-а-кой еще! Ненарадованный!

Мне было неловко от их восхищения. Я смотрел "в землю" и теребил поясок от рубашки. Дедушка Гуляй сбегал за гостинцами и кипятком. Стол придвинули к постели болящего. Мне дали жестяную кружку с чаем и наложили стог леденцов и пряников. Я все время молчал, и дедушка Гуляй почему-то решил, что скучно мне. Он стал развлекать меня; строил скоморошьи рожи, подражал паровозу, лаял по-собачьи, пел частушки. Одна из них мне запомнилась:

Пропел даже целую былину про Соловья Будимировича, и надолго остался в памяти былинный "зачин":

Пел и лицом играл так, что видел я, "как выбегали-выгребали тридцать кораблей и как хорошо корабли изукрашены, хорошо корабли изнаряжены и как на беседочке сидельной сидит купав молодец молодой Соловей сын Будимирович со своей государыней Ульяной Васильевной..."

Когда нечего было рассказывать и петь, то дедушка Гуляй вынул из-под койки зеленый солдатский сундучок, многообещающе подмигнул мне гулевым глазом и поднял крышку. Внутренняя сторона ее была заклеена ярмарочной картиной: "Эй, ямщик Гаврилка, где моя бутылка?" На ней изображен усатый барин в кибитке, а на облучке пьяный Гаврилка, правящий тройкой коней, пышущих огнем и дымом.

В сундуке много было всяких вещей. Дедушка показал мне двадцатипятирублевую бумажку с обожженными краями.

- Это они, - кивнул на мертвенно лежащего Дениса Петровича, - сигару когда-то прикуривали... А это мои манжетки и манишка... Будучи главным приказчиком, я носил их... Щеголем был!.. Пачка счетов хозяина моего... Гляди, какие большие тыщи сжигал он в "Яре" и "Славянском базаре"... А это вот визитная карточка: "Коммерции советник Денис Петрович Овсянников"... Гляди, с золотыми обрезами!

Долго смотрел на эту карточку и сказал:

- Время пролетело, слава прожита!

Что-то еще хотел он показать, но на него прикрикнул Денис Петрович:

- Опять за свою переборку? Закрой сундук, старый дурак! Никакого вскреса от тебя не вижу. Днем и ночью только и ворошишь свое барахло.

- Эх, хозяин, хозяин, - жалостливо прошептал дедушка Гуляй, - вся Москва наша в этом сундучке... Вспомнить хочется...

Гуляй поднялся с пола, утер рукавом слезу, подбоченился, щелкнул пальцами, по-молодецки ухнул и неожиданно пустился в пляс, запев песню с деревенским завизгом:

И вдруг в середину песни ворвался такой страшный взрыд, которого я никогда еще не слышал:

- Помираю!

На койке метался Денис Петрович. Дедушка Гуляй почему-то не бросился к нему на помощь, а продолжал стоять в позе плясуна, только рот его раскрылся, и красное лицо словно инеем покрылось...

- Священника... - подземным, уходящим в глубину голосом охнул Денис Петрович, разрывая руками рубашку на груди, - показался медный крестьянский крест.

Дедушка Гуляй упал на пол. Он ползком задвигался к постели умирающего. Я побежал за священником. Когда мы пришли, то бывший московский миллионер уже отходил, не дождавшись причастия. Дедушка Гуляй вынимал из сундука смертную одежду.

Священник запел канон "на исход души" - "Яко по суху пешешествовав Израиль, по бездне стопами"... Читались смертные слова: "Нощь смертная мя постиже неготова"...

Я смотрел на глиняную кружку, из которой Денис Петрович прихлебывал чай.

Священник сложил крестом руки умирающего и перекрестил его. По завечеревшей крыше ходили воробьи. Один из них заглянул в окно и чирикнул.

* * *

Похоронили Дениса Петровича на кладбище бедняков и бездомников, под еловым крестом. Руками дедушки Гуляя была прибита к кресту оправленная в стекло визитная карточка с золотым обрезом:

"Коммерции советник Денис Петрович Овсянников".

Из книги В. А. Никифорова-Волгина "Родные огни"
Клин. "Христианская жизнь", 2009

Торжество Православия
"Родные огни"

Перепечатка в Интернете разрешена только при наличии активной ссылки на сайт "КЛИН ПРАВОСЛАВНЫЙ".
Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) разрешена только при указании источника и автора публикации.