Автор: Василий Никифоров-Волгин

Все были изумлены, когда увидели за всенощным бдением Якова Льдова. За свое пятнадцатилетнее проживание в посаде слыл он за безбожника и отступника, так как церкви не признавал, праздников Господних не почитал и обо всем божественном отзывался с хулою и злобой.

Осел он в посаде после гражданской войны, построил большой дом, женился на какой-то пришлой молчаливой бабе и занялся крестьянством. Кто он, откуда - никто не знал, а спросить его не решались. Яков образом был темен, волосат и угрюм, на слова скуп, глаза имел пронзительные и человеконенавистные. Именем его пугали беспокойных ребят, и все были уверены, что он, если не бывший душегуб, то, во всяком случае, каким-то черным грехом отягощенный. Знали только доподлинно, что он имел немалые деньги, шибко пил, и причем один, ночью, при свечке, при закрытых ставнях.

При входе его в церковь все перешепнулись и стали искоса смотреть на него. Яков стоял прямо, не шевелясь, опустив по швам длинные угрюмые руки. Всех занимал вопрос: перекрестится Яков или нет? Он стоял без движения, остро уставившись в темный угол, и даже не опустился вместе с другими на колени, когда пели "Хвалите имя Господне". Почему-то впервые только в церкви заметили, что Яков стал седым, похудевшим и как бы восставшим от долгой болезни.

Всенощная приближалась к концу. За окнами шумел церковными деревьями густой августовский вечер. После пропетия "Взбранной Воеводе" и расстанного, на сон грядущий, после благословения отца Кирилла церковь стала пустеть. И когда в ней, кроме священника да причетника, гасившего лампады, никого не стало, к амвону подошел Яков Льдов.

- Тебе что, Яков? - спросил священник.

- К вам, батюшка. Исповедаться хочу.

По горячей возбужденности тона и по той нутряной боли, какая прозвенела в словах его, отец Кирилл почувствовал, что исповедь предстоит серьезная, глубокая и, может быть, страшная…

В полутемной церкви, озаренной лишь лампадами перед иконостасом, отец Кирилл начал таинство исповеди. Подойдя к аналою с лежащим на нем крестом и Евангелием, Яков стал исповедаться. Говорил он отрывисто, угрюмо и тяжело, словно поднимал целину, часто задумывался и вытирал пот на лбу. Временами озирался по сторонам и цепко хватался за аналой.

- Мы отступали, - рассказывал он, - на город наседали красные. Нашей армии приходил конец. И вот, чтобы обеспечить себе положение в другой стране, решились мы, пять человек, на одно необыкновенное дело - украсть из собора серебряную, драгоценными камнями украшенную гробницу Преподобного. Составили мы план. Раздобыли лошадей. На дровнях (зимою дело было) подъехали мы к собору. Требуем церковного сторожа (духовенство разбежалось). Является церковный сторож.

- Ключи от собора! - требуем. - Открывай!

- На что вам? - спрашивает сторож.

Объясняем ему: так, мол, и так, сегодня ночью в город войдут красные - и нам главнокомандующий приказал срочно вывезти из собора мощи Преподобного за границу, дабы коммунисты не надругались над ними...

- Ежели не веришь, - говорим, - вот мандат за печатью и подписью главнокомандующего.

Поверил нам сторож и открыл собор. Вечерело. Снег пошел, густой-прегустой. На улицах ни живой души. Все затаились. Вдали орудия бухают. На душе знобно было, но все же вошли мы в собор и приступили к делу. С большим трудом вытащили гробницу да на дровни, прикрыли тряпьем и соломой, гикнули на лошадей и поехали обходными путями к иноземному рубежу. Всю ночь ехали мы лесными дорогами, утопая в снегу, и путь наш освещался заревом большого пожара - деревня горела. И вот мы за рубежом. Остановились. Лес - густой-прегустой. Тут с одним нашим приятелем неладное приключилось. В разуме тронулся. Подошел это он к гробнице Преподобного, да как закричит, да как воскличет, мы даже побледнели все. Стал он то смеяться, то плакать и разные непутевые слова произносить. Чтобы не возиться с ним, один из наших его из нагана прикончил...

Отец Кирилл нервно взялся за наперсный крест, и рука его ходила дрожью.

Яков задумался, и лицо его сводила судорога. Он долго смотрел на свои руки, поднося к глазам то одну ладонь, то другую. Вынул из кармана платок, развернул его и не знал, что с ним делать.

Священник вывел его из оцепенения тихим вопросом:

- Что же произошло дальше?

- Дальше, батюшка, произошло самое страшное... Мы развели костер и стали делить нашу добычу на четыре части.

- Гробницу?

- Да, гробницу. Во-первых, мы сняли с гробовой покрышки драгоценные камни, серебряные кресты, золотые пластинки, а далее... топором разрубили серебряный гроб на доли.

- Как же вы поступили с мощами святого? - в ужасе прошептал священник.

- Мы вынули мощи из гроба, вырыли яму и захоронили их...

- Так, значит, мощи святого лежат в нашей земле?

- Да... здесь... неподалеку... но в каком месте - не помню...

Почти до рассвета в окнах домика отца Кирилла горел огонь, и запоздалые путники видели, как священник в тяжелом раздумье ходил из угла в угол, изредка останавливаясь перед иконами. Долго не гасился свет и в окнах Якова Льдова.

Из книги В. А. Никифорова-Волгина "Родные огни"
Клин. "Христианская жизнь", 2009

Солнце играет...
Автор: Василий Никифоров-Волгин
Борьба с пасхальной заутреней была задумана на широкую ногу. В течение всей Страстной недели на видных и оживленных местах города красовались яркие саженные плакаты:
"Комсомольская заутреня! Ровно в 12 часов ночи".

Мати-пустыня
Автор: Василий Никифоров-Волгин
Не смея сразу войти в избу, он сел на скамейку под яблонями и закашлялся. Скрипнула дверь избы, и на крыльце показалась маленькая старушка, вся в черном, как монашенка.
Чувство ли матери подсказало, что сидит на скамейке потерянный ею сын, жалость ли к этому усталому, кашляющему кровью человеку, сына ли напомнил он, но только она сошла с шатких ступенек крыльца, подошла к нему, села с ним рядом и без слов стала гладить бледные, костлявые руки незнакомого.

Перепечатка в Интернете разрешена только при наличии активной ссылки на сайт "КЛИН ПРАВОСЛАВНЫЙ".
Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) разрешена только при указании источника и автора публикации.