Автор: М. Н. Смирнова

Боль была ужасной, непередаваемой. Кто сказал, что время лечит? Проходили дни, недели, месяцы, но легче не становилось. Человеческое сострадание исчерпало себя: замолчал телефон, перестали приходить письма. Все, что осталось мне, – это неуютный песчаный холмик на дальнем кладбище и фотопортрет в нише мебельной стенки с уголком, срезанным черной бархатной ленточкой.

Были еще письма, документы, разные ценные бумаги в кабинете, в ящиках стола, – но нет сил даже войти туда.

Изящный газетный столик. Снотворное. Нет, не могу. Сон не приносит облегчения, в снах возвращается прежняя жизнь, счастливая, далекая. В моих снах Митя всегда живой, веселый, лицо мирное, светлое...

Взгляд так и прилип к флакончику с лекарством: не могу оторвать его, как под гипнозом. По одной таблетке два раза в день... А если сразу все? Мысль была страшна, глубока и холодна. Холод ее проник до сердца, парализуя волю, отнимая последние силы.

В отчаянии я выбежала из дома, едва успев накинуть пальто. Но как можно убежать от мысли? Я шла по набережной, сама не зная куда, а страшная мысль кралась по пятам, не давая покоя. Она настигала меня снова и снова и с непонятным дерзновением требовала исполнения...

Стемнело. Противоположный берег, как гигантский теплоход в нежном жемчуге электрических огней, проплывал мимо.

Вдруг сквозь слезы я почувствовала, что кто-то есть рядом. Взглянула: старушка в длинном старом пальто. Вместо сумки – узелок из большого клетчатого плата, в сухонькой ручке – деревянная клюка.

– Эх, дочка, плачешь-то как. Знать, горе велико?

– Да.

– Что ж у тебя, милая?

– Муж погиб. Света белого не вижу...

– Такими-то слезами сердцу не помочь, горя не избыть.

– Так что ж делать-то?

– Молиться надо, поминать его. Он ведь не умер, муж твой.

– Как это – не умер?!

– А так. Смерти нет. На том свете он, однако, живой. И ты ему можешь даже весточку послать. Поди в церковь Божию, без Бога, гляди, как сердцу горько, а утешить некому...

Голос тихий, по-родному «окающий», журчал, как весенний ручеек, обламывая лед недоверия.

– Ступай завтра поутру. Знаешь, здесь в переулке собор? Туда и пойди.

Мысль была новой. В горячечном бреду последних часов она стояла одиноко и прямо и как будто светилась, словно окно в непроглядном мраке. Я ухватилась за нее, как утопающий за соломинку.

– Как же это – «весточку послать»? – решилась спросить я у доброй старушки, но никого уже не было рядом.

Теперь можно было идти домой, но я еще долго сидела на холодной скамье, повторяя поразившие меня слова: «Смерти нет!»

Утром решилась идти в храм, указанный доброй старушкой. По пути изо всех сил старалась не думать ни о чем, но мысли беспокойно набегали, как волны на прибрежный песок.

Что говорила она? Смерти нет... Ненормальная? Больная? Нет, не может быть: такое чудное лицо, добрые глаза... Жаль, не спросила ничего. Как это – «весточку подать»? Ничего не знаю. Вот досада!

В храме так тихо. Полумрак. Потрескивают свечи, мерцают какие-то разноцветные огоньки перед иконами... А, вот оно! Несколько женщин что-то пишут, низко склонившись над столиком. Пришлось подойти и заглянуть через плечо: о упокоении... раба Божия... Так, значит, это правда?! Пишут ведь – значит, надеются, что дойдет.

– Все правда! Смерти нет, дерзай, не бойся! – голос прозвучал где-то рядом, тихий, сладостный. Я оглянулась. Кто это? Кто говорил со мной?

– Вы мне что-то сказали? – решилась спросить я у одной из женщин.

– Нет, вам показалось. По-моему, вы разговариваете сама с собой.

Этого еще не хватало. Чтобы я сама с собой разговаривала? Но нет, голос был, мне не показалось!

Не помню, как достала ручку, написала «весточку» на крохотном листочке, отнесла куда положено. Теперь что? Уходить не хотелось, но и стоять просто так, ожидая невесть чего, казалось глупо. Где-то впереди низкий женский голос монотонно читал что-то. Прислушалась: ничего не понимаю, ни единого слова. Внезапно навалилась усталость, и разочарование крепко сдавило сердце. Надо идти. Я уже повернулась к выходу, как вдруг... Мне показалось, что раскрылся высокий свод и вместе со светом чудесный голос, многократно усиленный, хлынул умилительно и сладкогласно:

– Аминь!

Я замерла.

Это был тот самый голос, который говорил мне, что нет смерти и чтобы я не боялась.

Мне хотелось слушать его еще и еще, и дивный хор, согласно моей измученной душе, без конца взывал:

– Господи, помилуй!

Чудные звуки действовали, как струи, омывающие, утешающие, возносящие в неведомую высь. Лицо было опять мокрым от слез, но эти слезы не душили, не давили сердце, а наоборот: с ними уходило изнутри неизбывное горе, становилось легче и легче.

Дома оказалось на редкость грязно, пыльно и заброшено. Я не могла отделаться от ощущения, что на все смотрю какими-то новыми глазами. Вот мое кресло, в котором сплю уже полгода, не решаясь почему-то лечь на диван, вот дверь в кабинет, мимо которой проходила, сдерживая стоны. Вот и Митин портрет с траурным уголком. Лицо опять, как во сне: светлое, улыбчивое. Впервые смотрю так долго и не плачу...

Что же у меня есть хорошего? Вдруг вспомнилась та давняя весна, самая первая. Сады колыхались над речкой белым полупрозрачным облаком, волновались от ветра, осыпая в воду благоуханный цвет. Я ходила, беспричинно улыбаясь, и когда ловила себя на ощущении счастья, спрашивала:

– Что же у меня есть хорошего?

Ах, да – он, Митя. Митя был объяснением всему.

И все же в моей жизни чего-то не хватало. Остался какой-то незаполненный кусочек. Жизнь пронесла меня мимо чего-то очень важного, более того, мимо самого главного. Смерти нет – как я могла этого не знать?

– Что же у меня есть?

Добрые глаза старушки... Свет в окне... Дивный, чудесный голос: «Смерти нет. Аминь!»

В следующий раз в храме, подавая записочку, я вдруг обратила внимание на книги. Книг было много. Вот что поможет мне!

– Дайте мне книгу о вере, – попросила я, – самую главную.

Женщина за стойкой едва приметно улыбнулась. Я думала, сейчас она будет долго искать, но нет, быстро обернулась и подала мне книгу. «От Иоанна Святое Благовествование»...

По дороге домой я с удивлением отметила, что наступила весна. Солнце купалось в лужах, воробьи оглушительно чирикали. На углу продавали цветы. Розы, гвоздики, тюльпаны. Вдруг меня накрыл знакомый тонкий горьковатый запах. Мимоза! Милые пушистые «цыплячьи» веточки...

Отчего так светло дома? Свет даже режет глаза. Ну конечно, ведь гардины распахнуты, стекла вымыты, как это я забыла? Что у меня есть? Да, книга! Не садясь в кресло, открываю. Новые страницы перелистываются сами упругим белым веером. Наконец они остановились, и я прочла:

Аз есмь воскресение и жизнь; верующий в Меня, если и умрет, оживет, и всякий, живущий и верующий в Меня, не умрет вовек. Веришь ли сему? (Ин. 11, 25–26).

Я задохнулась от волнения, дрожа, как в лихорадке. Действие этих удивительных слов было сильнее, чем ангельское пение. Я вдруг поняла, что вопрос этот обращен именно ко мне, и кто-то ждет моего ответа, от которого зависит вся моя жизнь! Веришь ли сему? Не верить – значит возвратиться назад, в пыльный душный мир, к безысходности, отчаянию, жутким мыслям. Нет! Только не это. Бедное сердце мое, не слушая доводов рассудка, уже само отвечало за меня: Верую, Господи!

В прихожей оживился, запел гонг. Кто бы это мог быть?

– Ты жива еще, моя старушка?

Какой знакомый голос, густой, сильный. Антон. Как я рада, просто удивительно. У Антона в руках цветы. Глаза – как у брата, широко распахнутые, внимательные – ничего не укроется. Он рад, что я не плачу, что в доме исчез беспорядок прежних тягостных дней. Вдруг взгляд его упал на веточку мимозы в тонкой вазе на столике. Я без труда слежу за ходом его мысли, играющей на открытом полудетском лице, чуждом всякого лукавства. Как он мне напоминает Митю! Конечно же, он думает, что в моей жизни появился кто-то, кто принес мне эти цветы. Если бы он только знал, Кто у меня есть! Если б все они только знали!

Придет время, я непременно расскажу Антону и всем, но не сейчас. Сейчас это только мое, самое дорогое, тайное. Страшно: вдруг не поймут? Оно – как нежный росточек, только-только проклюнувшийся. Не желаю, чтобы на него наступили!

Из книги "День длиною в жизнь".
Клин, "Христианская жизнь". 2008 год

О правильном отношении к смерти
Автор: Наталия Гусева
Зачастую остается чувство одиночества, оставленности, недоумения: "Господи, ну я же тебя так просила!.." И, как всегда, вспоминаешь, что недосмотрела, недолюбила, недожалела... Габриель Марсель говорит: "Сказать кому-нибудь: "Я тебя люблю", - то же самое, что сказать: "Ты никогда не умрешь..."". И сердце иногда отказывается принимать в себя любовь к ребенку, к больному, потому что слишком больно потом расставаться

Нужно ли бояться смерти?
Автор: Святитель Николай Сербский
Неверующие страшатся смерти, ибо считают, что смерть есть полное уничтожение жизни. Многие люди и верующие опять-таки боятся смерти, потому что думают, что не исполнили своей задачи в этом мире: не вывели детей на дорогу или не закончили начатого дела. И даже некоторые святые люди были в страхе в час смертный.

Перепечатка в Интернете разрешена только при наличии активной ссылки на сайт "КЛИН ПРАВОСЛАВНЫЙ".
Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) разрешена только при указании источника и автора публикации.