Автор: протоиерей Олег Митров

Как добрый христианин при встрече с земными скорбями ищет их корни в недостатках своей духовной жизни, так и церковное общество для поиска причин войн, революций и иных потрясений обращает свой взор к духовному состоянию нации.

Протоиерей Олег Митров. Фото: pravmir.ru

Для такого соотнесения этих двух реальностей мы имеем предельно ясный образец в Священном Писании Ветхого Завета, в котором взаимосвязь духовного обнищания народа Израиля и внешние катастрофы, постигшие этот народ, прослежены с документальной точностью. Следуя этому закону, нам остается только найти ту точку или тот отрезок в нашей отечественной истории, когда началось превращение значительной части христианского, богобоязненного народа Святой Руси первоначально в общество теплохладных христиан, а затем уже в общество откровенных безбожников. Проанализировав причины такого изменения, мы и сможем увидеть духовные основы трагедии, постигшей Россию в ХХ в.

Однако изучая отечественную историю как некое нагромождение фактов, мы эту задачу не решим. Необходима какая-то историософская идея, способная расставлять события в их логической взаимосвязи. На протяжении ХХ в. такой теорией в отечественной исторической науке был марксизм, но уже в конце века для многих ученых стала очевидно, что это вульгарное материалистическое учение, игнорирующее духовную составляющую личности и общества, не может быть инструментом познания прошлого. Тогда ряд историков, философов, публицистов обратили свое внимание на цивилизационный подход к изучению истории, открытый в XIX в. великим русским ученым Николаем Яковлевичем Данилевским, задолго до Шпенглера и Тойнби. В своей книге «Россия и Европа», изданной в 1869 г., он убедительно показал, что в истории человечества нет однонаправленного восходящего эволюционного процесса, нет единой общечеловеческой цивилизации, историю которой делят на древний, средневековый, новый и новейший периоды – все это искусственная схема прогресса, придуманная европейскими учеными. Разные народы, как и отдельные личности, имеют свое рождение и рост, цветение и увядание, свою древнюю, среднюю и новую историю. Некоторые из этих народов образуют культурно-исторические типы или иначе – цивилизации. Данилевский утверждал, что каждый тип не продолжает развитие предыдущего или существующего рядом с ним типа, а развивает свои, свойственные только ему начала цивилизации. Еврейская цивилизация развивалась как исключительно религиозная, тип эллинский был типом культурным, римский с успехом осуществил лишь политическую сторону человеческой деятельности. Таким образом, согласно Данилевскому, «прогресс состоит не в том, чтобы идти в одном направлении, а в том, чтобы все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, исходить в разных направлениях»¹. Как заметил один из исследователей творчества Данилевского, «это был взгляд, брошенный на историю не с точки зрения европейской цивилизации, а с высоты космоса и одновременно – с высоты Божественного устроения всего сущего...»²

Обращаясь к сравнению начал европейской и славянской цивилизаций, Данилевский убедительно показывал, что они совершенно разные. Народы, создавшие эти цивилизации, принадлежат разным языковым группам. Время их выхода из этнографического состояния на поприще исторической деятельности отстоит друг от друга примерно на четыре столетия (славяне моложе). Но главное, говорил Данилевский, это различие в психическом строе германо-романских и славянских племен. Он писал: «Одна из черт, общих всем народам романо-германского типа, есть насильственность. Насильственность, в свою очередь, есть не что иное, как чрезмерно развитое чувство личности, индивидуальности, по которому человек, им обладающий, ставит свой образ мыслей, свой интерес так высоко, что всякий иной образ мыслей, всякий иной интерес необходимо должен ему уступить...»³

Он приводит многочисленные примеры проявления этой насильственности, упоминает распространение христианства огнем и мечом, крестовые походы, массовые казни еретиков, жесточайшую колониальную политику, в ходе которой уничтожались целые племена и народы, работорговлю и европейские революции с массовыми казнями. Наоборот, обращаясь к русской истории, Данилевский делает вывод, что терпимость составляла отличительный характер России в самые грубые времена. Даже в ходе завоеваний, которые нередко проводились разбойничьими атаманами, «слабые, полудикие инородцы не только не были уничтожены, но даже не были лишены своей свободы и собственности»⁴. А инородная знать включалась в общерусскую жизнь на совершенно равных правах. «Таким образом, развитие европейских народов основывается на начале личности, русское – на начале общенародном. Начало личности ведет к борьбе, заканчивающейся договорами; начало общенародное ведет за собою доверие. Борьба характеризуется жестокостью в защите своего права; начало общенародное требует большой мягкости»⁵.

Отчасти по этой причине так существенно различается государственное устройство, выработанное народами Европы и России. О европейской системе власти можно сказать, что она является результатом завоевания и многовековой борьбы (королей с аристократией и всех сословий с дворянством). В конце концов, народы Европы пришли к системе западной демократии, провозглашающей в теории власть большинства, а на деле являющейся властью финансово-промышленной элиты, профессиональных политиков и бюрократов.

Русский народ выработал совершенно иной государственный организационный принцип – самодержавную монархию. Главным условием появления монархии, по мнению Льва Александровича Тихомирова, является существование в нации сильного религиозно-нравственного идеала. Тогда для господства этого нравственного идеала нужно «наилучшее постоянное выражение его, к чему способнее всего отдельная личность, как существо нравственно разумное, и эта личность должна быть поставлена в полную независимость от всяких внешних влияний, способных нарушить равновесие ее служения»⁶. Эту же мысль коротко сформулировал А.С. Пушкин: «Должен быть один человек, стоящий выше всего, выше даже закона»⁷.

Русские цари воспринимали свою власть как власть, врученную им самим Богом. Такое происхождение власти налагало на монарха огромную ответственность за свое служение, причем для верующего человека ответственность более чем реальную. Так же, исходя из религиозных представлений, сформировалось и отношение русского народа к власти. Тихомиров описывает это так: «Наш народ, совершенно по-христиански, обнаруживает значительную долю скептицизма к возможности совершенства в земных делах. Общественно-политическая жизнь ... не становится культом русского народа. Его идеалы – нравственно-религиозные. ...Такое подчинение мира относительного (политического и общественного) миру абсолютному (религиозному) приводит русский народ к исканию политических идеалов не иначе как под покровом Божиим. Он ищет их в воле Божией, и подобно тому, как царь принимает свою власть лишь от Бога, так и народ лишь от Бога желает ее над собой получить. Такое настроение естественно приводит народ к исканию единоличного носителя власти, и притом подчиненного воле Божией, т. е. именно монарха-самодержца»⁸.

Для московского самодержавия была характерна теснейшая связь с Церковью, поскольку государство как высший закон признавало над собой христианскую истину. Система управления государством строилась не только на сильной единоличной власти царя (чему немало поспособствовали беспрерывные войны), но и на единении монарха и народа в управлении государством. Это проявлялось и в широчайшем местном самоуправлении, и в созыве Земских соборов, основанных не на принципе партийной борьбы, как в европейских парламентах, а на принципе объединения представителей различных сословий в решение государственных задач.

В силу молодости русского культурно-исторического типа в московский период не было выработано национальное самосознание. Это таило в себе серьезную опасность, которая в полной мере проявилась в царствование Петра I, когда он, познакомившись с Европой, уже приносившей обильные плоды своего цивилизационного развития, «влюбился в нее и захотел во что бы то ни стало сделать Россию Европой»⁹. По мнению Данилевского, такое изменение было невозможным, т. к. «начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются народам другого типа»¹⁰. Данилевский рассматривал три способа передачи цивилизации, два из них, которые он называл «колонизацией» и «прививкой», крайне губительны. При колонизации развитие другого типа совершается только между колонистами, а туземцы или истребляются, или обращаются в людей второго сорта, что приводит к гибели самобытной цивилизации, как это произошло, например, в Америке. А при прививке цивилизации, как и при садовой прививке, черенок продолжает жить своею жизнью, а дичок – своей. Так и произошло в России после революционных изменений эпохи Петра – европейский, бюрократический Петербург жил своей жизнью, а русский народ своей.

При этом Данилевский не исключал положительного влияния чуждых цивилизаций, которое он сравнивал с влиянием почвы на растение. При таком влиянии растение продолжает самобытное развитие и только питается результатами чужой деятельности, перерабатывая их по-своему. Заимствуются достижения науки и техники, но сохраняются своя религия, культура, свой быт, свои традиции государственного управления. Например, молодая европейская цивилизация без вреда для себя пользовалась достижениями греко-римского мира. Так же могло быть и в России, если бы мы заимствовали из Европы только плоды точных наук, флот, вооружение и прочие технические новшества, но получилось иначе, предметом заимствования стали религия, культура, идеология и модели государственного устройства.

С реформами Петра произошло кардинальное изменение государственного строя России. Самодержавная монархия была разрушена, а ее место занял западный абсолютизм, родившийся в борьбе против Церкви. Первые лица государства перестали смотреть на свою власть как на власть, врученную им самим Богом. Со второй половины XVIII в. они даже уже не были русскими ни по происхождению, ни по воспитанию, поскольку все супруги – а соответственно, и матери императоров – были принцессами из протестантской Европы. Прекратилось общение монарха с «землей», исчезли Земские соборы, было уничтожено местное самоуправление, народ лишился своего древнего права «бить челом государю».

Священномученик Андроник (Никольский), архиепископ Пермский, так оценивал эти реформы: «Два века тому назад положен был конец этой нашей священной, бытовой, народной, по-теперешнему – демократической конституции, чуждой всякой партийности, а с нею и лжи неизбежной, и неправды. Увлекшись сильной централизацией власти западного королевского и императорского абсолютизма, Петр I перенес ее и к нам, объявивши себя императором и вместе с этим своим титулом насадивши у нас и все западные порядки в управлении, совершенно нам не свойственные, как имевшие под собою начало разобщенности между властью и народом, ею порабощенным или завоеванным, и, во всяком случае, чуждой народу, чего у нас не было, ибо власть мы сами создали и поставили над собою. Плодом сего насильственно введенного в нашу русскую жизнь, как зараза в организм, абсолютизма власти было то, что на манер Запада и у нас оказалось разобщение Императора с народом, средостением между которыми оказалась правящая власть, сначала и состоявшая из иностранцев, а потом, хотя и русских, но по духу уже ушедших от народа»¹¹. Одной из форм неразумного заимствования, которое Данилевский окрестил «европейничанием», явилось стремление «переносить чужеземные учреждения на русскую почву – с мыслью, что все хорошее на Западе непременно так же будет хорошо и у нас. Таким образом были пересажены к нам разные немецкие бюрократические порядки»¹².

Царь Петр, отрицая исторические и национальные основы государственной жизни, решил не улучшать московское управление, а, по совету Лейбница, совершенно упразднить его и на расчищенной почве воздвигнуть новое. Новое было взято из Европы, идея коллегий была заимствована из Швеции. Эта идея исходит из того, что «все люди недобросовестны, все – враги добра и правды. Потому-то и нужна «коллегия», чтобы члены ее, взаимно следя друг за другом, не допускали злоупотреблений»¹³. Поначалу русские вообще не знали, что им делать с новым учреждением, поэтому «царь выписывал и самих членов коллегии из-за границы, из Австрии ...Дании», а в 1717 г. даже взял «шведских пленников для службы в коллегиях, что повторялось и в другие годы»¹⁴. Соловьев писал, что «Петр устраивал истинно какую-то чиновничью республику, которая должна была властвовать над Россией. ...Члены же этой бюрократии были поставлены выше всех социальных сил России. <...>

Само собой, что эта чиновничья республика действовала в национальных интересах очень плохо, расхищала Россию, не радела к делам... »¹⁵. Около двух третей собранных доходов разворовывалось по дороге в казну. Один Меншиков украл сумму, превышавшую годовой бюджет страны. Печальная традиция роста бюрократического элемента управления с этих пор только нарастала: если в конце XVII в. число дьяков и подьячих на всю Россию не превышало 5 тысяч, то уже к 1913 г. чиновников было более 250 тыс., а перед развалом СССР – более 2 млн.

Эти реформы государственного управления самым болезненным образом затронули и Церковь. С принятием в 1721 г. «Духовного регламента» Русская Церковь лишилась своего канонического главы – Патриарха и стала составной частью государственного аппарата. Уже в царствование Анны Иоанновны начались открытые гонения. Часть русских епископов и священников побывала в тюрьмах, была расстрижена, бита кнутом и подвергнута пыточным допросам. Продолжением этих реформ стало изъятие церковного имущества, проведенное императрицей Екатериной II в 1764 г., и закрытие «благочестивейшей государыней» двух третей монастырей ¹⁶.

Однако самым ярким примером раскола некогда единого общества на «русских европейцев» и «русских русских» стало изменение положения дворянства. Из служилого сословия, владевшего поместьями только пока оно несет тягло военной или государственной службы, оно превратилось в «благородное шляхетство», безусловно владеющее землей и крестьянами. А после дарования Екатериной II «Жалованной грамоты дворянству» в 1785 г. это сословие получило возможность не служить, и часть его просто деградировала от безделья и праздного образа жизни. Такое выделение дворянского сословия из русского общества было дополнено целым рядом культурно-бытовых различий: Петр не только заставил дворян обрить бороды и надеть европейские платья, но даже пытался привить им пороки европейской знати (курение, пьянство, разврат, надменное отношение к «подлому» сословию и т. д.). Немудрено, что уже через столетие после реформ Петра, во время войны 1812 г., мужики-партизаны затруднялись определить, кто перед ними – враг-француз или русский барин, поскольку и вид, и одежда, и даже язык были абсолютно одинаковыми.

Дело не закончилось лишь внешними трансформациями, вскоре было затронуто и мировоззрение. В Россию стали проникать идеи энциклопедистов, масонов, утопистов, европейские учения государственного права, немецкая классическая философия и т. д. Наше высшее сословие теперь уже внутри себя разделилось, копируя Европу, на разные направления. Появилось западничество во «всех его разнообразных оттенках» от феодализма, с одной стороны, до нигилизма – с другой. Но во всех этих случаях, говорит Данилевский, получилась карикатура, поскольку все эти направления не имели никакой почвы в России, а переносились только из принципа подражательности. Так в Россию проникли и различные революционные идеи, начиная с декабристов, списавших свои конституции с западных образцов, и заканчивая большевиками, которые тоже не были оригинальны.

Массовый отход от православия стал вполне закономерным для многих людей из общества, живших европейскими идеями. В то время, когда наша цивилизация вошла в тесное общение с европейской, там уже во всю силу утверждался атеизм. Естественно, что это мировоззрение стало распространяться и в России, сначала среди высшего сословия. Данилевский считал, что самобытное явление нигилизма западная цивилизация произвела «на почве разочарования в христианских идеалах, там совершенно загрязненных, искаженных и опошленных». «Запад повидал крестовые походы против еретиков, костры инквизиции, расправу над гугенотами в Варфоломеевскую ночь <...>, торговлю благодатью и продажу индульгенций <...>. Все эти факты, считал Данилевский, вполне могли объяснить «почему умы и сердца интеллигенции на Западе отвернулись от христианского идеала и почему там появился нигилизм»¹⁷. Русский человек, читая эти страницы истории западной Европы, «ошалевает, становится в тупик. До такой степени кажется ему это диким, непонятным, немыслимым, невмещающимся в его сердце и ум, точно как если бы дело шло о происходящем на другой планете, а не у нас на земле»¹⁸. «Следовательно, – делал вывод Н.Я. Данилевский, – отталкивание от христианства и приобщение к нигилизму для русского православного человека является совершенно неестественным. Все это может происходить с ним только из принципа подражательности»^19.

Конечно, не все люди из высшего общества принимали эти революционные и безбожные идеи, но многие, формально оставаясь православными, становились «теплохладными» христианами. Они уже не вели настоящей духовной жизни, приступали к Таинствам в силу традиции и привычки, смеялись над своими друзьями, если они всерьез соблюдали посты или почитали церковные праздники. Так элита общества утрачивала свою христианскую основу. В середине XIX в. эстафету от дворян приняли разночинцы, а во второй половине XIX в. этот процесс потери веры распространился от высших слоев общества до простого народа. Это происходило не так уж долго, всего несколько десятилетий. Ни в XVIII в., ни в начале или в середине XIX в. это явление не затрагивало простой русский народ. Если мы с вами вспомним первые попытки разночинцев агитировать русского мужика против власти, то чаще всего они заканчивались тем, что мужик брал этого разночинца под руки и тащил его в участок. Ситуация резко изменилась в ходе реформы системы образования 1864 г. После создания министерских (государственных) и земских школ бацилла европейничания стала распространяться и среди простого народа. Эти школы предлагали светское образование, педагогами в них зачастую становились интеллигенты-безбожники, которые Бога пытались заменить наукой. Преподавание Закона Божьего в большинстве из этих школ велось так, что никого, кроме атеистов, воспитать не могло. Причем если министерское образование фи- нансировалось государством, а земское соответственно земствами, то церковно-приходские школы, которые оставались последним прибежищем религиозного мировоззрения, содержались только за счет приходов, на энтузиазме отдельных прихожан и священников. Эта послереформенная школа деморализовала население, сделала его антирелигиозным и способным к революции. Потеряв веру, первые выпускники этих государственных школ и их дети приняли участие в событиях 1905 г., а следующее поколение действовало уже в 1917 г. После отмены Временным правительством обязательного приобщения Святых Таин для военнослужащих, количество причастников в армии сократилось со 100% до 10% ²⁰. Эта печальная статистика показывает разницу в числе между номинальными православными по паспорту и реально искавшими соединения со Христом в этом спасительном Таинстве.

К началу 1917 г. Россия представляла собой огромную державу, с колоссальным управляющим аппаратом, одной из самых сильных армий в мире, но поскольку вся эта внешняя мощь уже лишилась внутреннего национального содержания и религиозной основы, на которых строилось и стояло русское государство, ее падение было предрешено. Итак, основной причиной всех трагических событий в России ХХ в. стал отход от своей естественной национальной жизни, насильственная прививка чуждой цивилизации, и как следствие, уклонение от веры в Бога и обращение к ложным идеалам. А раз так, то и исцеление следует искать на пути отказа от искусственных реформ, возращения к национальным традициям и обращения народов России к Господу Богу.

Источник: mepar.ru

1. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 2002. С. 102.
2. Балуев Б.П. Споры о судьбах России. С. 90.
3. Данилевский Н.Я. Там же. С. 191.
4. Данилевский Н.Я. Там же. С. 200.
5. Бестужев-Рюмин К.Н. Теория культурно-исторических типов// Данилевский Николай. Россия и Европа. М., 2003. С. 537–539.
6. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1998. С. 76–77.
7. Цит. по: Солоневич И.Л. Народная монархия. М., 2003. С. 98.
8. Тихомиров Л.А. Монархическая государственность. М., 1998. С. 238–239.
9. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. С. 274.
10. Данилевский Н.Я. Там же.
11. Сщмч. Андроник (Никольский), архиеп. Пермский. Творения. Книга I. Статьи и заметки. Тверь, 2004. С. 360–361.
12. Данилевский Н.Я. Там же. С. 286.
13. Тихомиров Л.А. Там же. С. 308.
14. Там же. С. 223.
15. Цит. по: Тихомиров Л.А. Там же. С. 223.
16. Смолич И.К. Русское монашество (988–1917). М., 1999. С. 277, 283.
17. Балуев Б.П. Там же. С. 58–60.
18. Данилевский Н.Я. Сборник политических и экономических статей. СПб., 1890. С. 248.
19. Балуев Б.П. Там же. С. 58–60.
20. Поспеловский Д. Православная Церковь в истории Руси, России и СССР. Учебное пособие. М., 1996. С. 214

Под колоколами
Автор: Василий Никифоров-Волгин
Осип засмеялся. С ним это часто. Засмеется ни с того ни с сего.
Господь его знает, с какой поры он стал юродивым. Сказывают, с того времени, когда с Борисоглебского собора в городе снимали золотые кресты, иконы на стенах закрашивали и над входом прибивали вывеску: "Народный дом товарища Ленина"

Искупление
Автор: В.А. Богомолов
Летом 42-го года, когда пехоту погнали в наступление, Антона Фролова ослепило на поле боя при взрыве мины. И никто не подобрал его, в крике катающегося по земле, с пустыми кровоточащими глазницами и обезображенным лицом.

Перепечатка в Интернете разрешена только при наличии активной ссылки на сайт "КЛИН ПРАВОСЛАВНЫЙ".
Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) разрешена только при указании источника и автора публикации.