Автор: Священник Илия Ничипоров

В литературе Русского Зарубежья религиозные аспекты проблематики имели существенную значимость, свидетельством чему может служить эмигрантский период творчества таких художников, как И. Шмелев, И. Бунин, А. Куприн, М. Осоргин, Б. Зайцев и др. В житийной трилогии Бориса Константиновича Зайцева (1881-1972) о Сергии Радонежском, Алексее Божьем человеке и преподобном Авраамии (1925-1934) силой сердечной, творческой интуиции феномен святости осмысляется в различных ипостасях, в единстве индивидуального и надличностного измерений.

В предисловии к повести "Преподобный Сергий Радонежский" (1925) намечается раскрытие антиномий явленного и сокровенного, созерцательного и деятельного начал в душевном мире святого, уже здесь звучит та глубоко личностная интонация повествования, которая в основной части жития окажется в диалектическом взаимодействии с принципом исторической объективности, с ориентацией на достоверные источники.

С первых глав произведения от детских и отроческих лет Варфоломея автор протягивает нити к будущему пути подвижника.

М.В. Нестеров. Видение отроку Варфоломею

Его родители, домашний быт которых был близок крестьянскому, привечали странников, олицетворявших "то начало ищущее, мечтательно-противящееся обыденности, которое и в судьбе Варфоломея роль сыграло" [1; 221]. В этом просматривается антиномичное соединение верности Варфоломея-Сергия устойчивым, традиционным формам жизни - и его инаковости. Он до конца остается "послушным сыном", не дерзая противиться воле родителей, однако "уже к порогу юности отшельник, постник, инок явно проступили" в нем. Смысловыми кульминациями повествования становятся ключевые символические эпизоды в жизни героя, таящие в себе Божественные предначертания, - начиная от одновременно простой и непостижимой встречи отрока с таинственным старцем ("деревенская картинка, так близкая и так понятная через шестьсот лет!"), предсказавшим ему монашеский подвиг в обители Пресвятой Троицы. С первых же глав возникает сквозное для всей повести контрастное соотнесение исканий Сергия с иными типами праведничества: "Юродство ему чуждо… неприменима судьба бегства и разрыва… не было экстаза, как во Франциске Ассизском".

Постижение человеческого пути Преподобного выводит авторскую интуицию к ощущению глубоко индивидуализированного, спроецированного именно на данный путь Высшего Промысла: "Отвечая типу, складывалась и судьба, естественно и просто, без напора, без болезненности". При изображении его подвижнического опыта у Зайцева происходит символизация предметного мира, когда в этом "плотничестве русском" приоткрывается Божественная тайна: "Через столетия сохранил облик плотника-святого, неустанного строителя сеней, церквей, келий, и в благоуханьи его святости так явствен аромат сосновой стружки".

В стержневых главах повести ("Выступление", "Отшельник", "Игумен", "Св. Сергий чудотворец и наставник", "Общежитие и тернии") выстраивается целостная аксиология пути Сергия к претворению в себе Божьего замысла. Существенны здесь авторские раздумья о вехах аскетического подвига борьбы святого за "организованность человеческой души, за выведение ее из пестроты и суетности в строгий канон", за обретение "духопроводности" души, дающей "ощущать Бога". Авторское слово, соединяющее в себе близость житийной стилистике и богатство образно-ассоциативного ряда, направлено здесь на раскрытие того, как в "прохладном и прозрачном духе" Сергия еще до принятия священства "из уединенного пустынника, молитвенника, созерцателя вырастал… и деятель".

М.В. Нестеров. Труды Преподобного Сергия Радонежского

Передавая Сергиев опыт духовного водительства, Зайцев сохраняет верность контрастно-сопоставительному принципу и подчеркивает, что оно осуществлялось "без видимого напора", в отличие от сурового игуменства Феодосия Печерского, у которого "аскетический подвиг страстнее". Сущность сокровенного игуменства Сергия проистекала, в понимании автора, от осознания этого поприща не как внутренней необходимости, а в качестве "ясного поручения от Церкви - воспитывать, вести пустынную свою семью". В цепочке ключевых эпизодов, сопряженных с тем, как "трудолюбие мальчика и юноши Варфоломея оставалось неизменным и в игумене", - с чудесно привезенным хлебом для ропчущей братии, с источником, с воскрешением ребенка, со смирением перед крестьянином, не узнавшем в Сергии игумена, в строительстве им келии за гнилые куски хлеба - приоткрываются грани наставничества прежде всего духовного, сокровенного, а уже во вторую очередь связанного с устроением внешних форм монашеской жизни. "Не прямым миссионерством", но "уча самим собою", Сергий "выделяет деятельность духовную, водительную от житейских отношений". В композиционном оформлении этих эпизодов раскрываются пластика портретной, "жестовой" детализации ("негромкий голос, тихие движения, лицо покойное, святого плотника великорусского"), земная, географически конкретная почва произрастания этого опыта святости ("север духа… сдержанная, кристально-разреженная и прохладная атмосфера"), и в то же время передается чудесная, надмирная сущность всего происходящего - в видении Сергием райского света и птиц, в услышанном им таинственном голосе об "умножении стада учеников". Путь Сергия в творческой трактовке Зайцева - это не "путь Савла", с неожиданными, мучительными прозрениями, но скорее "непрерывное, недраматическое восхождение" к достигнутым в старости "абсолютной гармоничности и просветленности".

Избегая идеализирующих упрощений при изображении явной и незримой духовной брани на пути святого, Зайцев особенно выделяет сюжет странничества, ухода от сложившихся форм жизни. Таков был временный уход Сергия из созданной им обители в ответ на случайно услышанные гордые слова брата Стефана. Запечатлевая этот шаг святого, автор благоговеет перед тайной сделанного им выбора ("мы можем лишь почтительно предполагать") и прозревает здесь вовсе не "нервный" поступок, а мудрое нежелание "соблазнять" и "разжигать" людские страсти. В этом смиренном временном самоудалении индивидуальность подвижника ("Действовал он тут не как начальник, как святой") увидена в гармоничном созвучии с основами общеправославного мировидения: "Еще вознес, еще освятил облик свой, еще вознес и само православие, предпочтя внешней дисциплине - свободу и любовь".

Антиномия ухода и участия Преподобного в земном служении осмысляется в произведении и посредством воссоздания церковно-исторического и политического контекста русской жизни ХIV в. - поры иноземного ига, соперничества городов и мучительного "собирания земли". Тайна взаимоотношений души и исторического времени приоткрывается в авторских раздумьях о Сергии, которого "горестный вид жизни, ее насилия, неправды и свирепость лишь сильнее укрепляли… в мысли об уходе к иночеству". В русле этого мудрого иноческого ухода - и решительный отказ от митрополичьей кафедры, когда Сергий "спокойно удалился от того, чего другие добивались так усердно". Вместе с тем "отшельник" и "плотник" становится и духовным "наставником и утешителем" князя Димитрия Донского, благословляя его "за имя Христово, за веру православную… душу положить и кровь пролить". Весьма значимы психологические штрихи к изображению напряженной внутренней сосредоточенности святого в день Куликовской битвы: силой духовной прозорливости он заочно "говорил о ходе боя", "называл павших и читал заупокойные молитвы", "был в подъеме высочайшем". Этот одухотворенный молитвенным предстоянием "пред лицом Бога" пассионарный дух выразился и в походе к князю Олегу Рязанскому с увещеваниями, которыми он "утишил" его "свирепство": "Победил Сергий - старичок из Радонежа, семидесятилетними ногами по грязям и бездорожью русской осени отмеривший верст двести".

Таинственное сопересечение ухода и участия в подвиге Сергия постигается и в заключительных главах произведения, повествующих о постепенном оставлении им земного мира. Приближение к равноангельному бытию выразилось в движении от "креста деятельного" к "кресту созерцательному", к пределам земного пути, которые, в отличие от князей мира сего, отягощенных на пороге смерти грехами, не были сопряжены с "усталостью, разуверениями, горечью". Глубоко символичны в этом плане эпизоды совершения Преподобным Литургии в ангельском сослужении, а также явления ему Богородицы с апостолами Петром и Иоанном.

С другой стороны, умноженное в веках участие Сергия в судьбе земного Отечества проявилось в завещанном им наследии. В финале повести происходит значимое расширение пространственно-временной перспективы: созданная Преподобным Лавра явила для России "узел духовного излучения", от которого тянутся нити и к построенной им обители на Киржаче, и к монастырям, основанным его учениками - Авраамием Галицким, Мефодием Пешношским, Саввой Сторожевским и другими "пионерами дела Сергиева, в дальние и темные углы несшими свет". В этой преемственности традиции монашеского учительства Зайцевым прозревается мистическое и одновременно культурное, социально-историческое преображение русского пространства, одухотворение той жизни, что "родится в лесных краях, глухоозерных". И вновь через ассоциативно-импрессионистические образы "благоуханнейшего дитя Севера", аромата стружки, "света прозрачного и ровного" воссоздается в итоговых авторских раздумьях личность Преподобного, которая являет "крепкий и здоровый" тип русской души, опровергая расхожее отождествление ее исключительно с "достоевщиной".

Многоплановыми стали пути художественного осмысления опыта святости в "житийной" прозе Б.Зайцева. Идя по пути психологизации образов центральных героев, "бытовизации" при изображении обстоятельств их земных исканий, автор каждый раз заново нащупывает точки пересечения явленного и сокровенного в их движении к Богу. В самом подвиге святости здесь прозреваются грани как напряженного внутреннего трудничества, так и жертвенного, самоумаляющего служения людям и Отечеству. Существенны в этом плане поэтика меняющихся ракурсов изображения путей и поступков житийных персонажей, композиционное значение ключевых символических эпизодов, формирующих образно-ассоциативные ряды произведений. Проникновенно-лирическое и одновременно обращенное к широкому адресату авторское слово предстает здесь в многообразии смысловых оттенков и стилевых вариаций, открывая перед древним житийным жанром новые перспективы культурно-исторического бытия.

Священник Илия Ничипоров,
доктор филологических наук,
профессор МГУ им. М. В. Ломоносова

Литература:
Зайцев Б. К. Улица святого Николая. Повести и рассказы. М., 2007.
Все цитаты приведены в тексте по этому изданию.

Источник: www.mepar.ru

Молитвенное предстояние преподобного Сергия в памятниках иконографии
Автор: епископ Балашихинский Николай
Первые изображения преподобного в молитвенном предстоянии появляются вскоре после его прославления - это иконы, в том числе и шитые, с житийными клеймами. Чаще всего встречается сюжет с изображением явления преподобному Сергию Богоматери со святыми апостолами Петром и Иоанном.

Преподобный Сергий Радонежский. Храм преподобного Сергия Радонежского в дер. Мисирево Клинского районаАвтор: Ирина Филиппова
В этом выпуске телепрограммы "Дорога к храму" мы расскажем вам о жизни преподобного Сергия Радонежского, о том, почему так любят этого святого православные люди; об истории и сегодняшней жизни Сергиевского храма деревни Мисирево Клинского района.

Перепечатка в Интернете разрешена только при наличии активной ссылки на сайт "КЛИН ПРАВОСЛАВНЫЙ".
Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) разрешена только при указании источника и автора публикации.