Автор: Татьяна Макарова

Вырвавшись в Москву от домашних дел и забот, спешу к Иверской. Здесь у меня свидание… с подругой студенческих лет.

Почти полвека прошло с тех пор, как мы смешливыми, беспечными девчонками бегали здесь, по этой булыжной мостовой, ведущей на Красную площадь, и не подозревали о том, что когда-то тут и была та самая загадочная "Иверская", которая будоражила наше юное воображение.

Не могли мы знать, что в советские годы часовню уничтожили, сровняли с землей, и даже намека никакого не оставили на ее былое существование. Зато остался рассказ Ивана Бунина "Чистый понедельник", "самый московский" и "самый загадочный" его рассказ.

Нам тогда, в далекие 60-е годы двадцатого столетия, непонятна была судьба героини: отвергла все земные радости, любовь и ушла в монастырь… Почему, зачем? В трагической судьбе двух влюбленных было столько романтики! И в самом названии рассказа… Чистый понедельник - начало Великого поста. Что мы могли знать тогда о постах, обо всем, что составляло жизнь православного человека дореволюционной эпохи?! Из русской классической литературы, из скупых слов бабушек, которые не очень-то говорили о своей вере (да слушали ли мы их тогда?), до нас, людей послевоенного поколения, молодежи 60-х 20-го века, доносились отголоски той, прежней жизни, в которой были посты, говения, церковные службы, Рождество, Пасха, понятия греха, покаяния, таинства крещения, венчания, исповеди, причастия… Эти слова мы слышали, но не задумывались о них - они были именно как отголоски прошлого. Но все же в них было что-то таинственное, загадочное для нас, скорее - романтика прошлого, почему-то обладающая непонятной притягательной силой для наших умов и сердец.

А еще в рассказе присутствовали московские улицы начала века, названия московских монастырей, театров, трактиров, кладбищ, имена известных актеров. Жизнь Москвы перед трагическими событиями истории России…

Бунинский герой, потрясенный расставанием с горячо любимой девушкой, пришел именно сюда, к Иверской, "стал в толпе старух и нищих на растоптанный снег на колени, снял шапку…" Внутренность Иверской "горячо пылала и сияла целыми кострами свечей…"

И удивительной, потрясающей художественной силы эпизод из рассказа: "Кто-то потрогал меня за плечо - я посмотрел: какая-то несчастнейшая старушонка глядела на меня, морщась от жалостных слез:

- Ох, не убивайся, не убивайся так! Грех, грех!"

Разве можно было тогда нам, студенткам филологического факультета советского вуза, постигнуть всю глубину этого эпизода?! Но все же он волновал душу своей непонятной силой. Хоть слово "грех" было для нас очень относительным понятием.

Почему именно "несчастнейшая старушонка" подошла к молодому барину, догадавшись, что ему очень плохо? И почему он пришел к Иверской? И вообще, что это за "Иверская" и где она была? Все эти вопросы подогревали фантазию, воображение и чувства юных сердец.

И вот теперь, в 21-м веке, спустя сто лет после описанных событий, Иверская снова "горячо пылает и сияет целыми кострами свечей". Сюда снова идут люди, чтобы приложиться к Иверской иконе Божией Матери, помолиться, послушать акафист, который читается в определенные часы ежедневно, попросить у Заступницы Небесной помощи.

Конечно, "колорит" не тот, что в начале двадцатого века: вместо "старух и нищих", пестро одетая публика, которая идет на Красную площадь Москвы в основном не для того, чтобы поклониться святыням. Это, по большей части, туристы - в буквальном смысле и "туристы" по духу. Чего же можно ожидать от людей после долгих десятилетий безбожия?

Те, кто приходят сюда "поклониться", напоминают в нынешнем веке маленький, пробивающийся из-под земли ручеек; и нет уверенности, что он превратится в большую реку.

Вот и мы с подругой, две усталые пожилые женщины, пришли к Иверской, чтобы приложиться к образу Божией Матери, благоговейно постоять перед ним на коленях, попросить за своих близких. За плечами у каждой из нас долгая жизнь с утратами, скорбями и "положенными" нашему возрасту болезнями. Но чувствуем мы себя неизмеримо счастливее тех беспечных, пышущих здоровьем и молодостью студенток, влюбленных в "серебряный век". Тогда мы испытывали ностальгию по "темным аллеям" старинных русских усадеб и пытались понять "настроение русской интеллигенции в эпоху подготовки русской революции".

Как жаль нам теперь эту интеллигенцию, наших предков, наших собратьев! Они первыми поплатились за свое охлаждение к Богу, за свое мудрствование, за свою беспечность. Они хотели и ждали "бури" - и дождались.

А мы, студенты филологического факультета Московского университета, искали "духовности" именно у этой интеллигенции - в творениях поэтов и писателей, которые, оторвавшись от Бога, мучительно искали какой-то "истины" для себя. Чтение этой литературы порождало лишь туманные романтические грезы и не утоляло жажды души.

Чем жили мы тогда, чего ждали от жизни? Мы именно "ждали от жизни" - романтической любви (непременно "романтической", как в русской классике), может быть, признания своих талантов, успеха (теперь говорят об удачной карьере) и всяческих благ земных. Жизнь расстилалась перед нами в нашем воображении лучезарной дорогой, ведущей в счастливое (непременно счастливое!) будущее. Будущее счастье было путеводной звездой, целью, к которой стремится вся жизнь человека. Если нет счастья и успеха, значит жизнь не удалась.

Если бы нам сказали тогда, что наша жизнь будет состоять из трудностей, скорбей, утрат, необходимых для созревания души, - мы бы не поверили, не согласились с этим. Мы верили в крылатую фразу, сказанную каким-то писателем: "Человек создан для счастья, как птица для полета".

Если бы нам сказали тогда, что жизнь - это школа терпения, смирения, самоотречения ради любви к ближнему, что это не погоня за мифическим счастьем, а подготовка к экзамену, который мы будем сдавать в вечности, - мы не поверили бы. Мы были не готовы в это поверить, потому что жили другими ценностями. Оттого и блуждали, и ошибались всю жизнь, и томились духом.

Сейчас, на склоне своих лет, мы счастливы тем, что нашли Отца своего Небесного и ждем встречи с Ним там, за гранью земной жизни.

Мы счастливы тем, что несем Ему свои покаянные души, несем доверчиво, как дети, со смирением и упованием на Его неизреченное милосердие.

Мы несравненно богаче нас самих, молодых, потому что знаем, что обиды нужно прощать, и знаем сладость прощения этих обид. Знаем, что Бог всегда и во всем с нами рядом, стоит только всем сердцем обратиться к Нему. Мы знаем, как преображается душа, как смягчается сердце от скорбей - и как близко тогда мы ощущаем Присутствие Божие.

Знаем также, что главные плоды жизни - терпение, смирение, любовь. Наверняка, каждая из нас не может похвастаться тем, что "плоды" эти уже созрели в ее душе, но нам уже знакома сладость этого труда - взращивания "в саду" своей души этих плодов.

С седыми волосами, сутулыми плечами и больными ногами, мы неизмеримо счастливее тех юных студенток, которые бегали здесь веселой стайкой полвека тому назад и ждали счастья. Мы близки к возрасту бунинской старушки из "Чистого понедельника". Она почувствовала своим мудрым сердцем горе незнакомого ей молодого человека и попыталась его утешить, дать ему понять, что нет такого горя на земле, из-за которого нужно убивать свою душу. Она-то знала, что в любой скорби стоит рядом с нами Христос и помогает переплавлять наше горе в терпение, смирение, любовь - главные плоды жизни человека на земле. Но молодой человек не слышал старушку, не понимал. Без Бога переносить земные скорби очень тяжело, они калечат и убивают душу.

Бунинский герой был молод, здоров, красив, богат. Как и девушка, которую он любил земной, страстной любовью - такой любовью, которая убивает человека, если ее отнять у него. Как много душ сгорело на огне такой любви! Как много поэтических строк написано о ней! Но, по существу, эта любовь - болезнь, болезненное пристрастие.

Бунинская героиня мечтает о чем-то высшем, душа ее тянется прочь от всех этих обедов, ужинов, театров, "капустников", хотя она по инерции еще продолжает вести тот образ жизни, который предлагает ей ее круг и ее время. А молодой человек не задумывается ни о чем, ему недоступна душа девушки, он любит ее красоту. Он доволен каждым прожитым днем, он счастлив каждым часом, проведенным с возлюбленной.

Бунин написал красивый, романтический рассказ, который еще долго будет волновать души молодых людей. Но великий писатель оставил нам в этом художественном, в высшей степени художественном, рассказе еще и свидетельство эпохи, эпохи перед величайшей трагедией русского народа - революцией и семидесятилетним сатанинским пленом русских душ.

Состояние бунинского героя - это состояние русской интеллигенции перед первой мировой войной и революцией: беспечная жизнь без Бога. Только когда герою было совсем плохо, он пришел, постоял у Иверской и пошел "пропадать по кабакам". Один, сам с собой в своем горе. Это путь в никуда. Это путь человека (и большинства русской интеллигенции того времени), давно порвавшего связь с Создателем. Хоть и привели его ноги к Иверской, но душа была глуха. Он, вероятно, и молиться уже не умел. Только опустился в сокрушении "в растоптанный снег", но даже в часовенку не зашел, к образу не приложился, не обратился за помощью… потому что не верил сердцем.

Вот и отнял Господь у наших предков и церкви, и Иверскую… Отнял, чтобы через несколько десятилетий безбожия мы почувствовали пустоту, бессмысленность жизни без Бога и сами искали Его. Чтобы души наши услышали зов Его:

"Ищите Бога, и жива будет душа ваша" (Пс. 68,33).

А чтобы искать Его, нужно почувствовать, понять потребность своей души в Боге. Но и это все не в нашей воле, а в воле Его. Только Он знает, когда душа человеческая созрела для этого.

Долгий это был путь для русских людей… От той Иверской в начале 20-го века до нынешней Иверской, начала 21-го века.

Внутренность Иверской снова "пылает кострами свечей". Пылают ли наши души?

Встреча
Автор: Татьяна Макарова
Год был тяжелый: молоко в магазинах города исчезло. Для тех, у кого маленькие дети или больные старики, это просто катастрофа. Кто жил в советскую эпоху, тому знакома эта картина: всегда что-нибудь исчезало с прилавков, и люди рыскали по городу в поисках самого необходимого или ехали за продуктами в Москву.

Бремя
Автор: Татьяна Макарова
Старый, больной человек так же, как и ребенок, в своей беспомощности требует ласки, заботы, утешения. И пока мы здоровые и сильные, только в редкие мгновения поднимаемся до того, чтобы сердцем понять это. Как самое драгоценное время своей жизни вспоминаю те минуты, когда мне удавалось утешить его, облегчить страдания. Жаль только, что это было редко. Чаще он оставался один на один со своей болью, а я не могла, не умела помочь.
И вот теперь понимаю: если бы не эта болезнь, я бы многого не поняла в жизни.

Перепечатка в Интернете разрешена только при наличии активной ссылки на сайт "КЛИН ПРАВОСЛАВНЫЙ".
Перепечатка материалов сайта в печатных изданиях (книгах, прессе) разрешена только при указании источника и автора публикации.